Исход. Как миграция изменяет наш мир - [12]

Если процветание богатого мира покоится на этом фундаменте, то это влечет за собой принципиальные последствия в плане миграции. Мигранты, по сути, бегут из стран с дисфункциональными социальными моделями. Было бы хорошо, если бы вы перечитали последнее предложение и задумались над тем, что из него вытекает. Например, не исключено, что это побудит вас чуть более осторожно относиться к повторяемой с самыми благими намерениями мантре о необходимости «уважать другие культуры». Есть подозрение, что именно культуры — иными словами, нормы и нарративы — бедных обществ, наряду с их институтами и организациями, являются главной причиной их бедности. Разумеется, если исходить из иных критериев, помимо того, насколько эти культуры благоприятствуют процветанию, вполне может оказаться, что они ничем не уступают социальным моделям богатых обществ и даже превосходят их. Возможно, они предпочтительнее в смысле достоинства, гуманности, художественной креативности, чести и добродетели. Однако сами мигранты голосуют ногами в пользу социальной модели, обеспечивающей высокие доходы. Признание того, что бедные общества экономически дисфункциональны, не дает лицензии на снисходительность по отношению к их жителям: борьба с враждебным окружением может дать людям такое же право на уважение, как и успехи, достигнутые в благоприятных условиях. Тем не менее не стоит заходить слишком далеко при защите мультикультурализма: если достойный уровень жизни ценен сам по себе, то с этой точки зрения не все культуры равны друг другу.

Трудящиеся, переселяющиеся из бедных стран в богатые, выбирают для себя новую социальную модель. В результате их производительность резко возрастает. Такого же прироста производительности можно добиться, насаждая функциональные социальные модели в низкопроизводительных обществах, вместо того чтобы перемещать их население в высокопроизводительные общества. В конечном счете решающую роль играют идеи, которые могут распространяться по самым разным каналам. Общества действительно перенимают друг у друга идеи и претерпевают соответствующие изменения: за свою жизнь я наблюдал несколько подобных случаев. В 1970-е годы это произошло в Западной Европе, когда Испания, Греция и Португалия отказались от диктатуры в пользу демократии. В 1989 году Советская империя освободилась из-под власти коммунистов, и другие регионы откликнулись на это событие свержением ряда военных режимов в Латинской Америке и Африке. Поразительные преобразования идут у нас на глазах: «арабская весна» уже привела к переменам в Тунисе, Египте и Ливии, а вскоре это ожидает и Сирию. Все эти события демонстрируют привлекательность идеи демократических институтов. Говорят, что в самом начале холодной войны советский вождь Сталин задал риторический вопрос: «Сколько дивизий есть у папы римского?». Тем самым он хотел сказать, что мощь советского государства восторжествовала над религией, но с тех пор стало ясно, как сильно он заблуждался: идеи сильнее пушек. «Жизнеспособна ли коммунистическая социальная модель?» — вот над каким вопросом ему следовало задуматься. Перенос идей обеспечивает стремительную конвергенцию многих стран, прежде бывших бедными, с экономиками, имеющими высокий уровень заработной платы. Это снизит нужду в миграции, а может быть, даже приведет к тому, что она пойдет вспять. Однако не существует простых институциональных образцов, которые просто следует скопировать. Институты, нарративы, нормы и организации не обязательно должны быть повсюду одинаковыми, однако им необходима согласованность.

Кроме того, перемещение людей можно заменить перемещением товаров. Собственно, первоначальный импульс к миграции трудящихся в страны с высоким уровнем заработков сводился к необходимости обойти торговые ограничения, наложенные богатыми странами на импорт из бедных стран. Главные британские общины азиатских мигрантов — в Брэдфорде и Лейчестере — были основаны людьми, первоначально завербованными для работы на тамошних текстильных фабриках. Эти фабрики потеряли привлекательность для британских рабочих из-за роста заработной платы в других секторах экономики. Более эффективным решением был бы перевод текстильной промышленности в Азии, что и произошло примерно десять лет спустя. Однако установленные британскими властями торговые барьеры в сфере текстильного импорта лишали производителей такой возможности. В результате торговый протекционизм, ненадолго продливший жизнь британских фабрик, оставил наследие в виде общин азиатских иммигрантов. Ограничивая перемещение товаров, как поступила Великобритания, и тем самым вызывая ответное перемещение людей, мы не получаем общей экономической выгоды — зато сталкиваемся с целым рядом социальных издержек. Нередко утверждается, что расширение масштабов миграции — один из неизбежных аспектов глобализации. Но по сути это лишь пустая риторика. Перемещение людей отнюдь не является неотъемлемой чертой глобализации; мы можем использовать вместо него такие альтернативы, как перемещение товаров, капитала и идей.

Всегда, когда у нас имеется возможность обеспечить рост производительности перемещая не людей, а товары, идеи или деньги, мы поступим разумно, если именно так и сделаем. Скорее всего, именно это и будет происходить на протяжении ближайших ста лет. Однако, как я покажу ниже, эти альтернативные варианты работают слишком медленно для того, чтобы устранить колоссальный разрыв в доходах между беднейшими обществами и богатыми странами еще при нашей жизни.