Исход - [159]

Вдруг оказалось, что она сидит в кровати. Высоко в груди остро закололо от приступа несварения, и она крепко зажмурилась, пережидая его. А когда открыла глаза, в комнате было полным-полно мелких мушек — наверняка залетели через открытое окно. Она повернула голову посмотреть. На свету, который стал серым с примесью более темного лавандового, мушек не было, но в груди по-прежнему болело, и она повернулась, чтобы поставить подушки повыше и сесть прямо, прислонившись к ним, но когда села, как будто кто-то давил ей на грудь, и болезненный нажим этой тяжести грозил раздавить ее, если она не побережется… Она услышала далекий задыхающийся голос, который убеждал ее не волноваться (неужели Фло?), опять повернулась к окну, но тускло-лавандовый отблеск совсем потемнел, потерял цвет, а потом сменился светом таким белым и слепящим, что она с криком — от страха и узнавания — упала в него…

* * *

— Не спишь?

Ответа снизу не последовало. И неудивительно, день выдался беспокойным и для нее, и для Рейчел. Но именно Рейчел взяла на себя все самое утомительное. Проводив тем утром Дюши и Долли в Хоум-Плейс, она принялась укладывать собственные вещи. Ей понадобилось еще закрыть квартиру, а затем отправиться на Эбби-роуд — помогать ей в таких же делах. Ей все еще приходилось отдыхать днем, и она умоляла Рейчел последовать ее примеру, чего она, конечно, не сделала, — потратила время, чтобы навести повсюду порядок, выбросить еду, которая наверняка испортится в их отсутствие, выстирать посудные полотенца, сходить к ближайшему киоску и оплатить счет за газеты. В пять, едва она пробудилась после долгого освежающего сна, Рейчел внесла чай. Тогда она и рассказала о возможных планах Дюши на будущее. Поначалу она думала, что они означают для Рейчел заключение в Хоум-Плейс, и с замиранием сердца ждала, когда услышит, какие жалкие крохи уединения им достанутся. Но Рейчел объявила, что Дюши полностью довольна возможностью пожить в Суссексе одна, принимая на выходных семью, а она, Рейчел, может либо оставить за собой квартиру в Карлтон-Хилле, либо продать ее и купить где-нибудь другую. Она все еще была настолько слаба, что от любых эмоций ее клонило в сон, и Рейчел с нежностью предугадала ее желание, села на постель и обняла ее.

— У нас будет еще уйма времени, чтобы все обсудить, — заверила она. — А пока что для нас важнее всего — не опоздать на поезд.

Они уезжали в Шотландию ночным поездом до Инвернесса, вместе с машиной, но дальнейших планов не строили и, очутившись на месте, собирались просто исследовать новые места и останавливаться, где пожелают, следующие две недели. Рейчел повезла ее ужинать в очаровательный ресторан на Шарлотт-стрит, который рекомендовал Руперт, на их столике стояла маленькая лампа под красным абажуром, французские блюда оказались восхитительными. Ей все еще приходилось выбирать еду так, чтобы жира в ней было как можно меньше, и не пить спиртного, но ее это ничуть не расстраивало. Ее опьяняли чувства приключения и свободы, и ее милая выглядела такой же счастливой, как она. «Моя подруга не совсем здорова, — сказала Рейчел официанту, — так что мы хотим поужинать как можно проще». И он понял, и помог им с выбором: консоме-жюльен, палтус на гриле и малина. Затем они доехали до Кингс-Кросса на машине, дождались, когда ее погрузят в поезд, и сели в спальный вагон. До того как поезд тронулся, им еще хватило времени приготовить постели.

И вот теперь она лежала в темноте, прислушиваясь к ритмичному покачиванию состава и думая, как удивительна жизнь.

Чуть больше года назад, вскоре после приезда Рейчел с ее родителями в Лондон и смерти Брига, она уже думала, что их отношениям не светит никакое будущее. Рейчел, казалось, избегала ее, почти боялась и в то же время выглядела отчаянно несчастной. Было мучительно видеть это и не иметь возможности предпринять хоть что-нибудь, не сделав только хуже. Наконец она написала Рейчел, что, возможно, какое-то время им не следует видеться. Это письмо стоило ей немалых усилий, она прибегла к нему в качестве крайней меры, но горестное лицо Рейчел и ее неявные недомолвки насчет собственной никчемности, которые Сид так и не удалось опровергнуть, так расстраивали ее, что ей казалось, это единственное, что она способна предложить. Ее предложение приняли в ответном коротком, но все равно сумбурном письме. Рейчел писала, что согласна — «на некоторое время» так будет лучше; выразила надежду, что со временем она «во всем разберется», сомневалась в том, что достойна отнять у Сид хотя бы немного ее времени, и уверяла, что глубоко сожалеет о страданиях, которые, как теперь видит, она ей причинила. «Я просто этого не стою! — восклицала она в конце. — Нет, не стою. Мне так стыдно за себя».

Так что всю весну и лето она с Рейчел не встречалась, только однажды мельком видела ее на улице. Она работала, преподавала, в конце концов нашла немолодую женщину, чтобы приходила убирать в доме, который приобрел запущенный вид в отсутствие Тельмы — от которой, к счастью, не было ни слуху ни духу. Осенью на нее внезапно свалилась сестра Иви. Ее очередные отношения развалились, она пребывала в худшем из своих капризных и раздражительных настроений. Сид пришлось подыскивать ей работу. Некоторое время Иви работала в магазине «Голос его хозяина», продавала пластинки на Оксфорд-стрит, но непрестанно упрекала Сид за такую черную работу и вскоре стала искать утешения в разнообразных недомоганиях, под предлогом которых не выходила на работу, отчего, разумеется, ее в конце концов уволили. Потом она заболела по-настоящему, желтухой, и Сид пришлось ее выхаживать. И когда Сид уже отчаялась избавиться от нее (Иви принадлежала половина маленького дома на Эбби-роуд, и продать ее Сид она отказывалась наотрез), оказалось, что дирижер, с которым у Иви был краткий роман в начале войны, оставил ей по завещанию небольшую сумму. Иви буквально расцвела. Пять тысяч фунтов! Она поедет в Америку, где столько оркестров и музыкантов, с которыми она могла бы работать. Она накупила себе одежды, истратив не только свои талоны, но и талоны Сид, и укатила. Благодать!