Ищу комиссара - [82]

Лидер отпрянул инстинктивно, как волк от красных флажков: просека удивительно напоминала полосу конвойного оцепления — казалось, еще мгновение — и на тропе возникнет солдат с автоматом. Он заставил себя успокоиться, шагнуть вперед — и тут же упал в сугроб, ощущая, что встают дыбом волосы: с дальнего конца просеки приближались трое.

Лидер отполз за сосну и, не веря собственным глазам, осторожно выглянул из-за ствола. Трое приближались. Все они были в штатском. Конечно, это были не солдаты конвойных войск. Это была милиция.

Лидер понял, что все кончено. То, что милиция была с автоматом, говорило о многом и, прежде всего, о том, что Калабин уже у них в руках. Уйти нечего и пытаться: через две минуты поисковая группа будет здесь, а следов шапкой не закроешь. И, конечно, этим молодым здоровым парням ничего не стоит догнать выбивающегося из сил Лидера.

Но судьба улыбнулась ему и на этот раз. Когда до того места, где лежал Лидер, тем троим оставалось каких-то метров пятьдесят, они остановились и, коротко посовещавшись, неожиданно свернули с просеки вправо, куда, видно, уходила еще одна тропа.

Лидер утер рукавом лицо, взял из сугроба свой чемоданчик и, проваливаясь по колено в снег, двинулся по просеке в сторону магистрали. Теперь, когда тропу промяла милиция, можно было не опасаться, что по просеке пустят еще одну группу. Не так уж много народу в райотделе, чтобы блокировать лес двойным кольцом.

Вряд ли было более трех часов пополудни, однако короткий зимний день подходил к концу. Смеркалось. Сыпал мелкий колючий снег. Тихо шумели, поскрипывая, сосны, как шумели они тогда, в июле 41-го под Ленинградом, когда одиннадцатилетний мальчуган Васька Хромов уходил все дальше от бомбежки и пулеметов, от того страшного места, где погибли ослепленный шестиклассник, старенькая седая учительница, сестры-двойняшки и еще много других людей. Но тогда он уходил от чужих — голубоглазых арийских скотов в «юнкерсах» и «мессершмиттах», а теперь, как ни крути, бежал от своих — милиционеров, чьи отцы, быть может, истекали кровью на Лужском оборонительном рубеже или охраняли в стуже и голоде Дорогу жизни, как Иван Лаврентьевич Собко.

Как же все получилось, Лидер?..

Тогда же впервые услышал он и фамилию (а скорее, кличку) — Лидер, ставшую впоследствии его собственной фамилией.

* * *

…Он не помнил, сколько бежал по тому сосняку-кисличнику, спотыкаясь о корни и коряги и обдирая руки еловым подростом. Остановился, когда неожиданно все стихло, лишь шумели над головой сосны. Голодный и смертельно уставший, Васька вышел на небольшую поляну, сплошь заросшую земляникой, опустился на колени и, ползая, принялся срывать со стебельками перезревшую ягоду и толкать в рот. И в это время в противоположном конце поляны послышались голоса. Васька вскочил и навострил, как звереныш, уши, в которых отдавался еще вой сирен и грохот бомбежки.

Крепкое словцо, громко раздавшееся с той стороны поляны и прозвучавшее теперь нежнее материнской ласки, разрушило все сомнения.

— Дяденька! Дяденька-а-а! — завопил Васька, бросаясь через поляну в можжевеловые кусты, за которыми слышались голоса. Он не чувствовал боли от колючек, впивающихся в лицо и руки; ему почудилось вдруг, что те двое железнодорожников, бежавшие перед самым налетом вдоль состава, теперь, после бомбежки, хватились Васькн Хромова (кто-то ведь должен был хватиться!) и кинулись искать.

— Дяденька-а! Я зде-е-есь!..

Продравшись сквозь колючие заросли, он оказался на другой поляне, посреди которой стояли не двое, а человек семь или восемь взрослых. Никто из них, однако, не бросился навстречу Ваське, не издал радостного восклицания по поводу его появления. Более того, все эти люди как-то странно замолчали, взирая на Ваську без всякого удивления и даже без интереса. Чем дольше вглядывался он в этих людей, тем более странным казалось ему их поведение. Так, стояли они не беспорядочной группой, а полукругом, кроме одного, который сидел в центре на поваленной ветром сосне. Семеро, стоявшие полукругом, были одеты кто во что, но все как один стриженные под машинку; а тот, что сидел на поваленном дереве, в запыленной гимнастерке с отложным воротником, в грязных галифе и в фуражке… милиционер!.. У него же висела на ремне расстегнутая пустая кобура.

Как оказался он в лесу с группой арестованных, навсегда осталось загадкой: быть может, немецким снарядом разрушило ДПЗ[18], или здание милиции, или автомобиль для перевозки заключенных; ясно было одно: ни себе, ни тем более Ваське милиционер ничем помочь не мог.

Некоторое время и те, что стояли полукругом, и милиционер молча разглядывали парнишку; наконец, один из стоявших, невысокого роста пожилой мужчина с глубоко запавшими глазами, спросил:

— Ты откуда взялся, голец?

Что-то недоброе слышалось в его голосе, и Васька, развернувшись, бросился в можжевельник. Далеко убежать не удалось: чьи-то жесткие руки схватили его в кустах. Преследователь, видно, укололся листьями; грубо ругаясь, он вытащил Ваську на поляну и швырнул к ногам сидевшего на сосне милиционера.

— Ребенка-то хоть не трогайте, — глухо попросил тот. — Станцию бомбили… оттуда, наверное…