Ищу комиссара - [68]

Бунт (связка) серебристо-черных лисиц — должно быть, не менее десяти штук — как бы негодуя на неподобающие его благородию условия хранения, высвобождение похрустывая мездрой, расправлял на глазах волнистый мех.

Некоторое время капитан и стажер, словно завороженные, разглядывали искрящееся мягкое серебро; затем замполит подскочил к кровати, схватил бунт в том месте, где шкурки были связаны прочным шпагатом через глазные отверстия, и, встряхнув, громко, со звоном в голосе, спросил:

— Откуда у вас эти шкурки?

11

Этот вопрос, заданный замполитом Калабину, прозвучал как выстрел. Еще ничего не было известно, еще Калабин не произнес ни единого слова по поводу находки стажера, но шкурки — вот они — настоящие, блестящие, остропахнущие мездрой и псиной, березовыми опилками, скипидаром, бензином, благородно отливающие серебром, пусть немного, всего десять штук, аккуратно связанные пеньковым шпагатом через глазные отверстия, с болтающейся биркой, указывающей количество, сорт, размер, дефект и цвет, — эти шкурки, малая часть похищенного, но огромная удача, позволяющая впервые задать такой конкретный вопрос, — были у них в руках.

Вопрос прозвучал как выстрел, ибо он завершал, по сути, важнейший этап работы, часто черной и неблагодарной, проделанной следователем прокуратуры Чистовой и Шабалиным, участковым инспектором Пицухой и прокурором, инспектором уголовного розыска Комаровым и Чиладзе, начальником отдела милицейских служб Довлетшиным и Костиком, заместителем начальника линейного отделения Желтовым и Супониным, старшим инспектором информационно-аналитической группы Якименко и Волохиным и еще многими людьми, так или иначе принимавшими участие в розыске. Трудно сказать, сколько отдал бы каждый из них за то, чтобы иметь возможность задать этот простой вопрос: «Откуда у вас эти шкурки?»

Что касается Калабина, то для него этот вопрос никакого значения не имел, разве что помогал лишний раз уличить «рыжего», но даже и крупная кража (об истинных ее размерах Калабин не задумывался) казалась ему настолько ничтожным проступком Леньки Молова, по сравнению с виной перед ним, Калабиным, что он не сразу понял, почему «гражданин следователь», не выслушав и сотой доли жалоб на зверства «рыжего», уцепился за какие-то шкурки…

— Вы поглядите, товарищ старший лейтенант! — скулил Калабин, отмахиваясь от бунта лисиц, которым тряс перед ним Проводников. — Вы только гляньте, гражданин следователь, что они со мной…

Редозубов, не выдержав, схватил Калабина сзади за воротник и, притянув к себе, заорал в самое ухо:

— Да ты слышишь, о чем тебя спрашивают?! Откуда у тебя эти шкурки?!

— А! Шкурки? Да? Лисицы? Вот! — Вырвавшись из рук Редозубова, Калабин подскочил к печке и, распахнув железную дверцу, принялся выкидывать из топки бывшие когда-то, по-видимому, белыми, а теперь грязные, затасканные, в золе и саже, тряпки. — Вот… глядите… вот… — бормотал Калабин, раскладывая тряпки по полу. — Велели сжечь, как уйдут… сами боялись огонь разводить… вот… тут все написано…

Почти одновременно догадавшись, что это за тряпки, капитан и стажер одновременно же грохнулись на колени рядом с Калабиным. На тряпках — больших кусках упаковочной ткани — можно было разобрать выведенные химическим карандашом слова и цифры: порядковый номер, станция назначения, наименование получателя — ОМСКИЙ ПУШНО-МЕХОВОЙ ХОЛОДИЛЬНИК — и его адрес, номер спецификации, станция отправления, наименование отправителя —…ГОСПРОМХОЗ, вес брутто. Кое-где ткань была прошита шпагатом — частыми, ровными стежками— с болтающимися на концах пломбами. Это были мешки из под мехов. В одном из них нашелся даже упаковочный лист с указанием даты упаковки, наименования вида сорта, дефекта, цвета, размера и количества шкурок, фамилий упаковщика и сортировщика (их подписи).

Теперь сомнений никаких не было. Они стояли все трое на коленях перед расстеленными на полу остатками мешков, и Калабин, окончательно уверившись в том, что физическое уничтожение со стороны «рыжего» ему не грозит, начал, наконец, понимать, что же совершил Ленька Молов со своими корешами. Захлебываясь, Калабин сделал было попытку рассказать все как было, во всех подробностях, но замполит перебил:

— Где шкурки из этих мешков?

— Дак увезли! Я же говорю…

— Когда увезли?

— Сегодня ночью.

— Сегодня ночью?! — Проводников вскочил; вслед за ним вскочил и Редозубов. — Точнее! Во сколько?

— Не знаю… ночью! Темно было… время не знаю… да у меня и часов-то нету…

— Куда увезли?

— Не знаю… Краем уха слыхал, что вроде как на газотрассу…

— На чем увезли?

— На санках, санки у меня были, воду возить с омута… Из этих мешков вытащили, чтоб неприметно, переложили… — торопливо рассказывал Калабин. — У меня из-под картошки мешки были… пять мешков… ну, в них шкурки затолкали…

Проводников, не дослушав, выскочил в сени; позабыв, ткнулся в дверь, ведущую на крыльцо; лязгнула дужка амбарного замка.

— А, черт!.. — Замполит бросился в кладовку, раздвинул доски и, обдирая полушубок, выбрался во двор.

Было уже совсем темно. Примятая двумя парами валенок снежная дорожка вела к полуразвалившейся стайке метрах в тридцати от избы. Когда Проводников подбежал к стайке, неожиданно пахнувшей слежалым, смерзшимся навозом, хотя корову здесь не держали года три, он увидел, что следы, огибая осевший в сугроб угол, ведут дальше, через огород, в лес, вплотную примыкавший к повалившейся кое-где ограде из жердей. Но главное, замполит увидел то, о чем говорил Калабин: поверх глубоко уходивших в снег следов ног легко, почти не проваливаясь, лишь оставляя за собой две чуть вдавленные параллельные ленты, бежал след гладких — шириной в ладонь — полозьев. «Санки!» Когда Калабин там, в избе, произнес это слово, в воображении Проводникова встали, прежде всего, дюралевые, с пластмассовым кузовком, купленные в отделе игрушек санки, на которых он катал своего Сережку. Он еще мельком подумал тогда, каким образом на таких санках уместились пять мешков со шкурками; оказалось же, что речь шла едва ли не о нартах.