Ищи на диком берегу - [49]
У Захара все сжалось внутри, когда его и Тайина подвели к офицеру. Это он допрашивал их в тот раз, когда их впервые выпустили из «калабосо» — кутузки. Но на этот раз офицер был занят, ему было не до расспросов. Шишки на их головах и все еще связанные руки яснее ясного говорили о том, что эти двое к побегу индейцев непричастны. Офицер велел развязать им руки и вернуть их в барак.
Поиски беглых индейцев и истязания пойманных продолжались три дня. Один индеец рассказал Тайину, что в облаве принимали участие все испанские поселенцы в округе, и в помощь им были присланы солдаты из ближайшего президио. Так бывало всегда: в охоте на людей участвовали все испанцы без исключения. Это будоражило им кровь сильнее, чем травля диких зверей. Больше двух недель понадобилось для того, чтобы миссия вернулась к привычной монотонной жизни.
Все это время Захар вел себя предельно осторожно. Приказы выполнял незамедлительно. Когда испанцы обращались к нему, опускал глаза и отвечал односложно:
— Да, хозяин. Нет, хозяин.
Так же вел себя и Тайин. При случае он сообщил Захару, что и других алеутов индейцы оглушили и связали перед своим побегом.
— Чертовско нам повезло, — сказал Тайин. — Хороший народ лос индиос. Потому нас не тронули испанцы.
— Лучше бы эти лос индиос не были такими хорошими, — угрюмо возразил Захар. — Тогда и я бы сбежал. Лучше сдохнуть, чем оставаться здесь.
В янтарных глазах Тайина вспыхнул насмешливый огонек.
— Как убежать? Дикие горы, дикий лес, ты там ребенок. Они тебя ловят раз-два, как орел берет кролика.
Захар упрямо сжал губы:
— А я готов бежать хоть сейчас. При первом же случае. А там будь что будет.
Алеут задумчиво посмотрел на Захара. Он словно прикидывал что-то в уме или приценивался к вещи, которая могла пригодиться в давно задуманном деле.
13. ПОБЕГ
«Нашел ты меня, враг мой?»
3-я Книга царств, XXI, 20.
Захару велели сколачивать ящики. Такому плотнику, как он! Курам на смех. Но он был рад и этому занятию.
Рождественские праздники прошли в сплошных богослужениях. Все население миссии часами парилось в церкви. Под ее сводами стоял густой запах пота, свечного чада и ладана. Падре еще раз блеснул своим даром неутомимого проповедника. Как только он умолкал, хор «мирных» крещеных индейцев по его знаку запевал церковные гимны.
Для Захара это испанское рождество было особо изощренной пыткой. Оно мучительно напоминало ему о домашнем рождестве — то было такое милое, любезное его сердцу время. И радостное тоже. Над всей Россией царствовал веселый Дед Мороз, заснеженный мешок которого раздувался от подарков. В те далекие времена, когда Захар был маленьким, его отец охотно рядился белобородым Дедом Морозом, и тогда в их доме стекла дрожали от смеха.
В эти долгие туманные вечера Захар часто вспоминал отца. Его черные курчавые волосы, дружелюбную улыбку, озорной блеск темных глаз. То и дело Захар гадал: «Пришла «Кама» в Росс или нет?» При мысли о том, что «Кама», может быть, потерпела крушение в пути и его отца уже нет на свете, им овладевало отчаяние.
Время тянулось, переползало из недели в неделю медленно, равнодушно, как каторжник, к ноге которого приковано чугунное ядро. В ясную погоду их все еще посылали в поле. Хотел этого Захар или не хотел, но и ему пришлось оторваться от плотницких работ и ковыряться в липкой рыжей глине. Глина была повсюду: в его волосах, в ушах и даже на зубах. Постель царапала его кожу глиняной крошкой. Захар забыл, что значит быть чистым. Он привык к запаху собственной грязи и пота.
В один из погожих мартовских дней их погнали с поля задолго до привычного времени окончания работ. Вскоре после полудня солдаты окружили партию полевых рабочих, и колонна отправилась в миссию. Сырая земля дымилась в горячем алмазном блеске солнца. Дневного света с лихвой хватило бы еще на три-четыре часа работы. Тайин пристроился к Захару, который плелся в хвосте колонны.
Захар был в безнадежно мрачном настроении. Он живо представлял себе, как будет ходить в такой вот колонне до самой смерти — старый, беззубый раб. Он покосился на Тайина и сказал, коверкая слова на его лад:
— Чертовско странно дело должно быть, однако.
Янтарные глаза понимающе взглянули на него:
— На душе плохо? Смеешься, как я говорю, — тебе лучше станет? Ну-ну, шути, шути.
Они пошли рядом. Алеут сказал:
— Твоя правда. Чертовско странно. Зачем гнать домой такое время? Очень-очень рано.
Так они и брели в хвосте колонны до самой миссии. Из-за глинобитных стен доносились удары барабана, подвывали флейты — индейский оркестр старался изо всех сил. Полевая команда вошла в высокие задние ворота, сколоченные из толстых бревен, и остановилась. Захар и Тайин оказались у самых ворот, перед ними колыхалась живая стена из коричневых спин индейцев. Похоже, что на площадь высыпало все население миссии.
Весёлые короткие рассказы о пионерах и школьниках написаны известным современным таджикским писателем.
Можно ли стать писателем в тринадцать лет? Как рассказать о себе и о том, что происходит с тобой каждый день, так, чтобы читатель не умер от скуки? Или о том, что твоя мама умерла, и ты давно уже живешь с папой и младшим братом, но в вашей жизни вдруг появляется человек, который невольно претендует занять мамино место? Катинка, главная героиня этой повести, берет уроки литературного мастерства у живущей по соседству писательницы и нечаянно пишет книгу. Эта повесть – дебют нидерландской писательницы Аннет Хёйзинг, удостоенный почетной премии «Серебряный карандаш» (2015).
Произведения старейшего куйбышевского прозаика и поэта Василия Григорьевича Алферова, которые вошли в настоящий сборник, в основном хорошо известны юному читателю. Автор дает в них широкую панораму жизни нашего народа — здесь и дореволюционная деревня, и гражданская война в Поволжье, и будни становления и утверждения социализма. Не нарушают целостности этой панорамы и этюды о природе родной волжской земли, которую Василий Алферов хорошо знает и глубоко и преданно любит.
Четыре с лишним столетия отделяют нас от событий, о которых рассказывается в повести. Это было смутное для Белой Руси время. Литовские и польские магнаты стремились уничтожить самобытную культуру белорусов, с помощью иезуитов насаждали чуждые народу обычаи и язык. Но не покорилась Белая Русь, ни на час не прекращалась борьба. Несмотря на козни иезуитов, белорусские умельцы творили свои произведения, стремясь запечатлеть в них красоту родного края. В такой обстановке рос и духовно формировался Петр Мстиславец, которому суждено было стать одним из наших первопечатников, наследником Франциска Скорины и сподвижником Ивана Федорова.