Ищейки Российской империи - [35]

Лиза приготовилась к волне жаркого влажного воздуха и даже размотала свой шарф. Однако при перемещении капсулы из одного стеклянного пузыря в другой микроклимат в ней никак не изменился. Кондиционер, блестяще догадалась Лиза.

— И сколько же надо электричества для подогрева этих гигантских пузырей! — Лиза неодобрительно покачала головой. — Ни в жизнь не поверю, что всё от солнечных батарей. Мы ведь не в Сент-Луисе, в конце концов!

— Вы правы, сударыня, — согласился граф. — Энергетическая система зоосада работает на биотопливе.

— На каком еще биотопливе? — не поняла Лиза. — Неужели на…

— Именно. — Граф немного смутился. — Животные производят множество отходов.

Фон Миних сконфуженно закашлялся и перевел тему:

— А вот и наш клиент. Если цитировать Жуковского — во всем своем «дивном образе».

Фуникулер высадил Ищеек на площади перед Петропавловским собором. Впрочем, менее всего эта прогалина в джунглях походила на центральный двор одного из самых красивых фортов мира; и уж совершенно точно у этого здания не осталось ничего общего с собором — знакомые бежевые пилястры почти целиком скрылись в экзотических зарослях, а со второго яруса колокольни на Лизу строго смотрел величественный орел, весьма похожий на её голографического приятеля, только с одной головой.

Полянка для посетителей была обнесена забором из толстого стекла, не позволяющим нынешним хозяевам крепости присоединиться к ее гостям, которые лениво распивали вечный чай за круглыми столиками и наблюдали за тем, что происходило на сцене в дальнем конце площадки.

Стонали пекинские скрипки, свиристели бамбуковые флейты, вздыхали старинные тыквы-горлянки. В азиатские мотивы то и дело вплетался бодрящий голос испанской гитары — и, кажется, насмешливые взбренькивания русской балалайки? На невысоком подиуме полулежал трехметровый комодский варан меланхоличного вида в алом костюмчике, вокруг крутились двенадцать девушек в азиатских цветастых нарядах.

— Так, секунду. Я что-то не поняла. А почему пациент, во всей дивности своего образа, не соблюдает постельный режим, корвалол его побери? — растерянно сказала Лиза, обращаясь в пространство. — Столько было паники, что он захворал! Приехали, и гляньте-ка на него — звезда Больших и Малых Академических театров.

— Захворал, захворал, деточка, — отозвался дребезжащий голос справа. — Очень даже захворал, прости Господи… Да и все мы тут на ладан дышим, скоро Богу душу отдадим, с такими-то нервными потрясениями.

Лиза обернулась. Рядом с ней глотал таблетки дряхлый-предряхлый старичок-боровичок, будто сошедший с обложки детской книжки. Разве что вместо шляпы-мухомора боровичок нацепил на себя яркую кепку с надписью «Петербургский зоосад вашим лайкам будет рад!», а вместо костюма из осенних листьев — белую футболку и штаны-сафари с массой карманов. Одной рукой старичок ухватился за штурвал то ли электросамоката, то ли барного стула на колесах.

— Епифаний Васильич! Рад вновь приветствовать вас. — Граф Александр растянул губы в грустной, будто слегка надломленной улыбке. — Сударыня, имею честь представить вам блистательную, легендарную личность, потомственного владельца Санкт-Петербургского зоосада Епифания Васильевича Новикова. А это наш новый ветеринар, Елизавета Андреевна Ласточкина.

— Светлого дня, сударыня, светлого вам денечка. У нас в зоосаде все дни светлые, хотя на душе-то сейчас ой как темно… Позвольте… — Старичок осекся и в нерешительности приоткрыл рот. В этот момент блистательная, легендарная личность выглядела настолько впавшей в маразм, что Лиза задумалась, как этого дедульку вообще выпускают на улицу одного. — Позвольте-ка… А не вы ли, деточка, давеча с котом на крыше выступали?

— Я, — польщенно сказала Лиза. Несколько раз к ней уже подходили горожане — на остановках вакуумного трамвая, на улице. Просили автограф, будто она какая-то знаменитость. Это весьма льстило Лизиному самолюбию. — Где вам расписаться?

— Что? Вы уже расписались, уже расписались, моя милая! — Боровичок внезапно впал в гнев и начал во все стороны брызгаться слюной, едва не падая со своего мобильного стульчика. — Расписались в своем шарлатанстве! Ни копейки не вложили в Великое Искусство Развлечения Зрителя, а вовсю получаете дивиденды! Мы, истинные профессионалы, воспитываем в петербуржцах утонченный вкус к экзотическим животным, тратим миллионы на развитие зоосада, истекаем кровью в судах, отстаивая Традиционные Развлечения… А такие любители, как вы, хватают первого попавшегося бродячего кота, объявляют его святым — и готово! Ну, Бог-то вас и покарает…

Лиза изумленно взмахнула ладонью, пытаясь защититься от случайных плевков.

— Почему же бродячего? — растерянно сказала она, не зная, как остановить истерику. — Это мой личный кот Пуся. И ничего он не бродячий.

— Осподя помилуй! Еще и фамилию этого вруна, государственного изменника Головастикова на себе вытатуировала! Вот так следователя мне Бог послал, повезло так повезло. Матушка-Богородица, да за что же мне это всё на старости-то лет?!

Лиза поспешно объяснила, что маркер на руке — несмываемое последствие глупого инцидента у лифта, однако старичок оказался совершенно невменяемым, ругался на них с Пусей как заведенный, пока в разговор не вмешался граф Александр, процитировав к месту Сашу Чёрного, а именно его строчки: «Эти споры — споры без исхода, с правдой с тьмой, с людьми, с самим собой, изнуряют тщетною борьбой и пугают нищенством прихода»