Ищейка - [105]

— Что появится кто-то добрый и ласковый. Прогонит все страхи, и всё-всё станет хорошо, — она подозрительно шмыгнула носом.

— Ты ещё снова расплачься, — проворчал я, покрепче её обнимая. — Только ты преувеличиваешь мои заслуги. Кошмар-то ладно, а вот по остальным пунктам можно и поспорить. Может, тебе сказку рассказать?

— Зачем? — удивлённо подняла на меня взгляд художница.

— Чтобы успокоить окончательно, — я пожал плечами. — Извини, просто подобное последний раз мне приходилось проделывать очень давно, утешая десятилетнего ребёнка. Хелле хватило сказки. Наверное, потому что из меня плохой рассказчик, и она попросту уснула от скуки на пятой минуте повествования, — я улыбнулся.

— Не надо сказку, — художница ответила мне странной, задумчивой и несколько отстранённой улыбкой. — Лучше оставайся.

Вопрос «в каком смысле?» запнулся и потерялся где-то в закоулках разума до потери изначального значения. Для этого хватило единственного поцелуя, — осторожного, очень неуверенного.

Только одно я могу сказать об этом точно: подобного со мной не случалось никогда. Чтобы всего один почти невинный поцелуй буквально выбивал землю из-под ног, одной вспышкой выжигал все мысли вплоть до самой завалящей и отстранённой, напрочь лишая всяческой логики, и как-то вдруг превращался в сиюминутный смысл жизни, заставляя сердце бешено колотиться где-то в горле.

С трудом очнувшись, когда Марена слегка отстранилась, я сообразил, что поцелуй несколько затянулся. Настолько, что одеяло уже давно сползло на пол, равно как и рубашка, в которой девушка спала. Морально приготовившись оправдываться, извиняться и вновь успокаивать, но уже по другому поводу, я поднял взгляд и окончательно растерялся, обнаружив совсем не ту реакцию, какую ожидал. Она улыбалась; легко, беспечно, так, как улыбалась всегда. Тонкие пальцы с той же осторожностью коснулись моей щеки.

— Если ты… — начал я, но прохладная ладошка накрыла губы, заставляя замолчать. Марена качнула головой.

— Не надо говорить глупостей. Тем более — настолько злых, как эта. Ты же сам спрашивал, как меня успокоить. Считай, что это был ответ.

…Я не торопился подниматься с постели, даже понимая, что время скоро к полудню, и чувствуя себя совершенно отдохнувшим и полным сил. И причиной этому была даже не рыжая лохматая головка, уютно устроившаяся у меня на плече и по каким-то странным причинам до сих пор не вызвавшая закономерное онемение оного. Причиной была посетившая меня по пробуждении очень неоригинальная в последнее время мысль «Вот теперь, Блэйк, ты точно попал». Причём, повторюсь, если эта мысль и имела отношение к Марене, то крайне отдалённое.

Всё дело было в ощущениях и физическом состоянии. Мне элементарно страшно было подняться с кровати, и вообще хоть как-то переменить позу, потому что я понятия не имел, что из этого выйдет.

Тщательный анализ собственного состояния выявил множество мелких странностей, в общем и целом складывавшихся в совершенно невероятную картину.

По всем параметрам тело было вполне моим собственным — рост, вес, отпечатки пальцев, аура. Но если копнуть поглубже… Начать с того, что в спокойном состоянии, то есть сейчас, сердце билось с частотой тридцать два удара в минуту. И я не испытывал по этому поводу никакого дискомфорта. Кроме того, лёгкие не требовали больше трёх вдохов за ту же самую минуту.

Всё остальное я, как совершенно никакой специалист по целительству и анатомии, мог фиксировать только на уровне ощущений.

Мир вокруг был чётким и очень послушным. А ещё в теле появилась странная пружинистая лёгкость, заставившая вспомнить о той злополучной тренировке, на которой я умудрился победить Гончую, и о которой за всей суетой успел подзабыть, так и не расспросив больше никого. Всё это чем-то похоже на состояние «истончения реальности»; только эйфории от каждого вдоха нет. А вот ощущение лёгкости и подвижности, кажется, куда более объективное.

Прерывая мои мрачные размышления на тему «а что же такими темпами будет дальше?», зашевелилась художница. Потянувшись всем телом, она, кажется, проснулась, потому как поспешила натянуть сползшее на талию одеяло до плеч, а потом настороженно покосилась на меня. Заметив, что я не сплю, смутилась, опустила взгляд и попыталась эдак ненавязчиво отстраниться.

Вот и пойми после этого женщин.

Тяжко вздохнув на судьбу, заставившую меня всё-таки начать шевелиться, я перекатился набок, походя вновь искренне удивившись непривычной лёгкости, с которой давалось каждое движение, и, крепко обняв девушку за талию и прижав к кровати, напрочь лишил её возможности втихаря ретироваться.

— И куда мы собрались с утра пораньше? — полюбопытствовал я, опуская тот факт, что уже, собственно говоря, далеко не утро.

— Ну… — смущённо пробормотала Марена, обеими руками инстинктивно вцепившаяся в одеяло.

— Побег, равно как и попытка побега, являются уголовными преступлениями, — не удержался я от ехидной ухмылки. Она залилась краской до кончиков ушей. — Марена, сколько можно? — не выдержал я. — Брось сейчас же эти глупости! Или ты правда думаешь, что я тебя куда-нибудь когда-нибудь отпущу?