Исчезнувшие близнецы - [63]

– Когда он вернется?

Полковник покачал головой:

– Никто не планирует возвращать его назад.

– А как же Цех?

– Теперь там за главного майор Фальштайн. Уверен, ты его уже видела. Но это неважно. Через восемь месяцев фабрику закроют.

Меня как будто несколько раз ударили под дых. Один удар за другим.

– А как же сеть?

– Ты забыла, что тебе о ней ничего не известно?

У меня закружилась голова.

– Я хочу, чтобы меня перевели в Гросс-Розен. Вы можете это устроить?

Он покачал головой:

– Ты не можешь туда ехать, там концентрационный лагерь. Условия ужасные.

– Они ужасные и в Хшануве.

– В Гросс-Розен условия намного хуже. А теперь ступай домой, маленькая путешественница. Как можно дольше оставайся в Хшануве. Выживи. Делай все ради того, чтобы выжить.

Полковник Мюллер зашел в дом, принес мне разрешение для пребывания на улице в этот поздний час и велел больше сюда не приходить. Он не стал объяснять почему.

Глава двадцать шестая

Прошло лето, и вернулись морозные осенние ночи. Жизнь в Цеху продолжалась, но все вокруг в гетто постепенно сворачивалось. Каждую неделю на столбах вывешивали списки семей на депортацию. Им надлежало явиться на площадь с чемоданами. В назначенный день немецкие солдаты с собаками проводили перекличку и конвоировали собравшихся на вокзал для так называемого «переселения». Какие-то поезда ехали на север в трудовые лагеря в Маутхаузен и Гросс-Розен, но осенью все больше поездов отправлялись в Освенцим. Я с ужасом наблюдала, как отправляли семьи с маленькими детьми, из тайных донесений зная, что по приезде они будут разлучены и обречены на смерть. В Освенциме могли надеяться выжить только подростки старше четырнадцати лет.

К ноябрю Каролина стала толстой, как слониха. Майор Фальштайн смотрел на нее и качал головой. Зигфрид замолвил за нее словечко, уверяя, что она шьет намного лучше многих девушек. Прежде всего имела значение именно производительность: если у тебя высокая производительность, ты остаешься; если производительность падает, тебя депортируют. Из-за депортации количество швей значительно уменьшилось, и майору были просто необходимы хорошие работницы. Поэтому у Каролины была работа, пока она могла сидеть за швейной машинкой.

Без Давида новости о войне оставались на уровне разрозненных слухов, большей частью неправдивых: англичане заняли Францию, Берлин бомбят, Гитлер умер… В общем, всякая чушь. Благодаря Зигфриду мы слышали и нацистскую пропаганду: немецкие войска уже под Москвой, Америка сдалась на милость Японии, Лондон разбомбили до основания… В Хшануве, будучи отрезанными от остального мира, мы находились в информационном вакууме.

Один день плавно перетекал в другой. Мы продолжали заниматься обыденными делами, даже несмотря на то, что судьба гетто казалась предрешенной: всех евреев должны были переселить. К декабрю больше половины населения гетто уже упаковало вещи и отправилось на поездах в другие лагеря. Мне сказали, что через несколько недель закроется и Цех, а производство шинелей и военной формы будет перенесено в трудовые лагеря. В этом была логика. В Хшануве рабочие до сих пор получали зарплату, даже евреи. Но фабрика, на которой платили зарплату, не могла конкурировать с концентрационным лагерем, где использовалась рабская сила. Экономика производства 101.

В декабре вернулись зимние холода. Мы опять заткнули щели газетами. Спали в пальто. Но в этот раз нам с Каролиной было сложно спать под одним одеялом. Ей было настолько неудобно, что она никак не могла заснуть. Она просыпалась среди ночи и подкладывала под спину мяч. Ей приходилось потягиваться, чтобы глубоко вдохнуть, и она постоянно извинялась за свои охи и вздохи.

Когда стало очевидно, что конец гетто неминуем, Каролина решила поднять вопрос о том, чтобы жить с мамой Зигфрида в Баварии. Не лучше ли там родить ребенка? В тепле и чистоте? Когда они смогут туда отправиться? Но Зигфрид ответил, что время сейчас неудачное, он не может уехать домой и пока не придумал, как вытащить Каролину из гетто. Но волноваться не стоит.

– Этот мерзавец никогда и не собирался на ней жениться? – спросила Кэтрин.

– Ошибаетесь. Он очень ее любил. Я теперь точно это знаю. Мне кажется, что, учитывая время и обстоятельства, они были просто влюбленными глупцами. Она верила, что они создадут семью, а он по глупости полагал, что сможет осуществить это во время войны. Но он любил ее и продолжал приносить нам еду, фрукты, молоко, сыр и мясо. Мы были самыми здоровыми девушками в гетто.

Схватки у Каролины начались в первую неделю января. После работы мы попросили, чтобы к нам зашла Мюриэль Бернштейн. До войны Мюриэль училась на медсестру в Кракове и, слава Богу, до сих пор работала в больнице. Юденрату удалось оставить в больнице двух докторов и трех медсестер – вне списка на депортацию.

– У нее раскрытие, – сказала Мюриэль. – Уже скоро. Принесите чистые простыни и воду. Позовете меня, когда между схватками будет не более десяти минут.

В шесть утра я побежала в больницу.

– Где Мюриэль Бернштейн?

– Она еще не пришла. Наверное, до сих пор дома. Улица Сосновая, 14.

Я бежала что есть духу, но оказалось, что Мюриэль ушла в магазин, чтобы отстоять очередь за хлебом и булочками. У них еще и булочки были?! Я вновь помчалась по улицам, а когда добежала до булочной, то увидела Мюриэль в самом конце очереди.