Исчезновение Йозефа Менгеле - [26]

Время поджимает, израильтяне действуют осмотрительно, а вот нацисты Буэнос-Айреса насторожились и готовы ко всему. Сыновья Эйхмана, едва успев убедиться в его похищении, сразу бегут к Сассену согласовывать поиски. У них никаких сомнений нет: это еврейская месть, – и они планируют подорвать израильское посольство или в отместку похитить посла; они делят город на квадраты для поисков. Им помогают вооруженные фашисты из «Такуары» и «Перонистской молодежи»;[21] Сассену поручено следить за аэропортом.

Харель отправляет двух агентов в пансион: это уединенная вилла в самом конце узенькой улочки, обнесенная изгородью; за ней трудно уследить, не рискуя быть замеченным. Хозяйка пансиона не знает никакого мсье Грегора и Менгеле не знает тоже. Почтальон – поболтливей: семья Менгеле проживала здесь, но их уже несколько недель как нету и адреса не оставили, куда почту присылать. На мебельной фабрике никто никогда не слыхал про немца по имени Грегор. Дни бегут, спрятавшийся в Парагвае медик кажется недосягаемым, но Харель не отступает. Менгеле «жжет, как пламя изнутри съедает кости», хозяин «Моссад» подумывает даже о штурме пансиона, уверенный, что он все еще прячется внутри. Его люди отговаривают его – тут есть риск провалить всю операцию.

20 мая 1960 года самолет «Эль Аль» вылетает из Буэнос-Айреса в Тель-Авив, увозя на борту одурманенного наркотиками Эйхмана в форме пилота. Харель клянется своим подчиненным: скоро, скоро они заполучат и шкуру Менгеле. Создадут новую спецгруппу по преследованию нацистов, и первой мишенью станет доктор из Освенцима.

39

Через несколько дней, когда Бен-Гурион объявляет в кнессете о захвате Эйхмана, это известие сражает укрывшихся в Южной Америке военных преступников наповал. Кто следующий по списку? Кого еще похитят, измолотят, кого внезапно появившиеся коммандос мстителей убьют в собственной постели или на паркинге? Кого насильно увезут в Израиль, кого поставят к позорному столбу мирового общественного мнения за преследование евреев, заключив в унизительную стеклянную клетку, как ярмарочное чудовище, как Эйхмана во время суда над ним в Иерусалиме в следующем году? Нацисты в изгнании потеряли покой. Если они хотят спасти свои шкуры, им придется добровольно отойти от всех дел, отказаться от земных радостей, обречь себя на подпольное прозябание беженцев, на бесконечные бега без отдыха и убежища.

На сей раз на нацистов объявлена настоящая охота.

В Буэнос-Айрес для расследования съезжаются журналисты всего мира. Похищение Эйхмана открывает новую эру: для Аргентины это унижение, для Западной Германии – катастрофа. Первой еще предстоит доказать, что она не является прибежищем нацистов; 20 июня выдан ордер на арест Менгеле, который в следующем году заканчивается задержанием… Лотара Германа, обвиненного в том, что он выполнял медицинские поручения в Освенциме; о, Германия, с какой готовностью она осуждает своих преступников и рассчитывается с собственным прошлым! Начинается большая чистка, неонацистские кружки Буэнос-Айреса распадаются. Сассен, заподозренный сотоварищами в том, что это он и предал Эйхмана, за баснословные деньги сбывает свои записки журналу «Лайф» и немецким и голландским СМИ, после чего сбегает в Уругвай и отрекомендовывается там как «исправившийся нацист».

«Самодовольный мудак, Эйхи, сволочь пропащая!» – Менгеле, услышав о похищении Эйхмана на кухне семьи Круг, едва не лопается от ярости. Он разражается бранью по адресу проклятых евреев, бездарных аргентинцев, продажных немцев, всего на свете, и, когда Круг говорит, что опасаться нечего, ведь он только исполнял приказы и лечил людей в концлагере, ему так и хочется влепить пулю меж глаз – ему, а потом и всей его семейке, размазавшейся вокруг обеденного стола. Да уж, он бы опустил их всех, под конец и дочерей, на колени, олухи, эти Круги для него сливаются в одно – евреи, аргентинцы, немцы, весь мир, и этот подонок Эйхман, чертов козел, если б только можно было ухлопать его прямо в израильской камере, а потом бегом в джунгли, и навсегда бы в них исчезнуть. Но Менгеле вдруг начинает трясти, дрожат руки, плечи, пляшут ноги, и, поскольку они вот-вот откажут, матушка Круг насильно усаживает его и заставляет выпить стаканчик подслащенной водички. Придя в себя, он может только снова взглянуть в лицо той же самой, ненавистной реальности: захват Эйхмана отшвырнул его в глубокую яму, и он уверен, что утонет в ней. Эйхман потешил себя, выдав его израильтянам. Продадут его и другие, он наследил повсюду, документы у него на настоящее имя, есть жена и сын, будет легче легкого напасть на его след, добраться до этой стоящей в чистом поле фермы, на которой у него для защиты только Круг, старый пистолет «вальтер» и несколько вил – пустяк против обученных убийц из «Моссад». Менгеле ни на минуту не остается спокойным; он нигде не чувствует себя в безопасности. Днем и ночью он пожевывает усы и вертится туда-сюда, точно оса, попавшая в стакан как в западню: вот-вот задохнется. Когда к трем-четырем утра, наглотавшись снотворных пилюль, он наконец засыпает, то вскакивает от малейшего шума – скрипнет ли половица или пролетит безобидный комар. Он панически боится, что его опознают, – теперь, когда западногерманское правительство оценило его голову в двадцать тысяч марок, он (наконец-то!) превратился в мировую знаменитость. Пресса описывает содеянные им зверства и перепечатывает его фото. Отныне Рольфу известно, что отец вовсе не пропал без вести в России, нет: он – Ангел смерти из Освенцима. Общаясь с асунсьонскими друзьями, Менгеле пытается оправдываться, преуменьшать свою роль, но люди все-таки отдаляются от него, Юнг увиливает от встреч и едет обратно в Германию, только фон Экштейн верит ему на слово. Он боится, страдает, томится: Хаасе, верный друг, регулярно присылавший ему поэтические сборники и в письмах советовавший не поддаваться панике, сопротивляться, выше держать голову, – и тот только что умер, свалившись с лестницы в Буэнос-Айресе.