Исчезновение варваров - [39]

Приходит грустная, с пустыми сумками жена Иванова. После работы забежала в магазин. Проблема питания никогда не была легка в СССР. Мария Иванова стояла в очередях до 1985 г., и это было ненормальным нормальным явлением. Но перестройщики стали выдавать Ивановым сахар по карточкам, а с недавних пор появились очереди за хлебом, в последний раз подобный позор случился со страной треть века тому назад. Эта ситуация живо напоминает Иванову фильмы о чудовищной разрухе гражданской войны. Сам Иванов за всю его сорока- или пятидесятилетнюю жизнь в'разрухе не жил. СССР никогда не бежала впереди всех в мирововм забеге за процветанием, но пятьдесят — шестьдесят стран бежали сзади. В разруху повергали обыкновенно страну революции и войны. «Но ведь в 1985 г. не произошла война», — говорит себе Иванов. Мария и Иван Ивановы сквозь зубы клянут власть, но им стыдно выглядеть в собственных глазах людьми непередовыми и непрогрессивными. Логично, что они набрасываются на прессу, ищут у умных и опытных людей ответа на свои тревоги. Что будет? Что делать? Будет ли лучше? Почему сегодня так плохо и страшно?

Пресса же устами звезд перестройки не стесняется обвинять в лености (и даже неполноценности!) их, миллионы Ивановых. Святослав Федоров в интервью брестской газете «Заря» (перепечатано в «24 Часа». 1990. № 32) называет советское общество «обществом полурабов» и утверждает: «Очень многие из нас совершенно не хотят работать. Таких людей у нас не менее 40–50 миллионов… мы не хотим по-настоящему работать…» Однако Федоров говорит, что «должен рисковать весь народ».

Писательница Татьяна Толстая (из рода царских и позднее сталинских бояр) в высшей степени недовольна Ивановыми. «Верят в крик, но не верят в ум. Вообще, две вещи не всегда пользовались почетом на Руси — ум и труд, что сказывается и в фольклоре, в пословицах, и в жизни. Всегда меня удивляла песня «Дубинушка», которая уже начинается с презрения, словно со скривленными губами поется: «Англичанин мудрец, чтоб работе помочь, изобрел за машиной машину, а наш русский мужик, коль работать невмочь, так затянет родную «Дубину». Слушаешь и думаешь, почему же ты, голубчик, сам не изобретаешь за машиной машину?» («Совершенно секретно». 1990. № 4.)

И Федоров рекомендует Ивановым заняться изобретательством: «Сегодня вы изобретаете какой-нибудь самолет, завтра вы строите свой аэропорт, послезавтра вы летите и зарабатываете деньги для себя и людей, которые живут с вами одними стремлениями…»

«А не полетел бы ты, глазной хирург, на…!» — ругается Иванов и отбрасывает газету. Натолкнувшись на подобное безграмотное (слова «Дубинушки» не народные, боярыня Толстая, это не он сам себя называет «наш русский мужик», но ваш брат-барин сочинил) презрение и враждебность, Ивановы остаются со своим смятением одни. Они все чаще ищут убежища в старом, до 1985 г. времени, когда было спокойно, когда была пусть и неэнергичная и не особо экономически показательная жизнь, но души народные не перекручивали в гигантской мясорубке перехода от социализма к… какой-то еще более передовой, но уже страшной ценой достающейся системе.

Еще более травмирована психика советских людей в окраинных республиках. Там льется кровь, стреляют, зверствуют. И кричит в телекамеру, рыдая, армянская бабка, вызволенная из Баку, призывая самого большого начальника Горбачева вмешаться в армяно-азербайджанскую распрю, не понимая высоких материй перестройки и демократии, бормочет что-то жалкое и вышедшее из моды о том, что «столько лет жили все в Баку, и русские, и армяне, и азербайджанцы, душа в душу, друзья и соседи». А в другую телекамеру рыдают азербайджанские родственники погибших во взорванном армянскими боевиками автобусе: «Да что же это такое, да останови же преступления, Горбачев! Ведь жили мы, друзья и соседи…» А Горбачев медлит, и советники его — прогрессисты и проза-падники не советуют ему вводить войска на территории, где идут погромы: «Запад скажет, что мы не демократы». И потому что ложно понята советскими неофитами идеология демократии, дети, женщины, старики уже принесены в жертву жестоким новым временам — Молоху Демократии. Хартия демократии, позаимствованная у Запада, глаголет, что право на самоопределение должно быть признано за всеми народами, если они этого самоопределения желают. (Сам Запад ханжески не следует своей же хартии. Баски и северные ирландцы, корсиканцы и аборигены Новой Каледонии, бельгийские фламандцы никогда не получат своей независимости.) На самом же деле Ованесяны, Иванидовы и Иванидзе не участвуют в национальных движениях. Они страдают от национальных движений. Участвует и хочет национальных государств всегда лишь активное крайнее меньшинство. Загублены бабкины дети всего лишь для того, чтобы Тер-Петросян стал президентом, сотни безответственных, но амбициозных музыковедов и писателей стали лидерами нации — министрами и депутатами, а десяток тысяч горячих голов (в нормальные времена они закончили бы свои дни в тюрьме) образовали бы вооруженные группы по типу бейрутских банд. В самом удачном случае они сольются в конце концов в национальные войска. Национальные войска, как показывает опыт — история деколонизировавшихся стран (Европы в 1918–1945 гг., Азии, в частности Индии и Пакистана, в 1947–1950 гг., Африки в 60-е годы), — рано или поздно всегда затевают войны с соседями. Рано или поздно. Национальным боссам, может быть, и кажется, что они несут своим народам какое-то небывалое освобождение. На деле они несут ему кровь и слезы. Сегодня прекрасное национальное будущее обещается ими, невозможно, однако, проверить, правдоподобны ли обещания. Но неприглядное настоящее зияет в окне Иванова. Если в эпоху перестройки граждан убивает не государство, но частные преступники и националисты (они первые приватизировали бизнес убийства), то почему Иванов обязан считать перестроечный режим лучше тоталитарного, предшествующего ему? Изуродованные трупы Оша, что, менее мертвы, чем были трупы Гулага?