Исчезновение Ивана Бунина - [28]

– Я попросил секретаря Горького подготовить отчет о его переписке с представителями белой эмиграции, – вступил в разговор Менжинский.

– И что? Какие результаты?

– Довольно скудные. В основном обмен пустыми любезностями. Впрочем, кое-что найти можно.

– Что именно?

– Пока это выглядит не слишком убедительно, – мгновенно исправился Менжинский, вспомнив, что Горький близок к Сталину.

Вождь опять закурил. Его лицо приобрело откровенно злобное выражение. По комнате плыли клубы дыма. Сталин встал и прошелся вдоль окон. Батареи, обогревавшие огромный кабинет, работали на полную мощность. Сталин вернулся к собеседникам.

– Товарищ Литвинов, вы задействовали все ваши связи? Никого не забыли?

– Делаю все от меня зависящее, – заверил нарком. – Как я вам только что докладывал, наш полпред в Стокгольме не жалеет чар, лишь бы задвинуть Бунина и продвинуть кандидатуру Горького.

– Чары? Какие еще чары? – рявкнул Сталин. – Коллонтай – старая корова. Нужно действовать быстрее. И другими методами.

Он бросил взгляд на начальника ОГПУ.

– Наши агенты во Франции готовы начать немедленно, как только будет отдан соответствующий приказ. Это дело нескольких часов, – доложил Менжинский. – Мы можем применить ту же стратегию, что и с генералом Кутеповым. Мы похитили его в Париже на выходе из собственной квартиры и пароходом доставили в Ленинград. Больше эта белогвардейская шкура никогда не будет нам гадить.

– И что же мы сделаем с Буниным, если силой притащим его в Москву? – перебил Сталин, которого одолевали сомнения. – Мы же не можем предать его суду и казнить!

– Существуют жесткие и одновременно тонкие методы, – пояснил Менжинский. – Например, Бунина можно отравить, как барона Врангеля. Он скончается во Франции, тихо и без шума.

Нарком иностранных дел почувствовал, что дело Бунина уплывает у него из рук, обретая черты кошмара. Применение столь радикальных мер неизбежно повлечет за собой последствия, губительные для стратегически важных переговоров с Францией, от исхода которых зависела безопасность СССР.

– Времена изменились, – осторожно заговорил Литвинов. – Мы сейчас в непростом положении. Не будем забывать, что только что ушло в отставку правительство Эдуара Эррио, а следом за ним – правительство Жозефа Поль-Бонкура. Насколько вам известно, они относились к нам скорее с симпатией. Новый кабинет во главе с Эдуаром Даладье захочет отличиться на их фоне, и не исключено, что за наш счет. Как знать? Он вполне способен наброситься на нас, просто чтобы произвести впечатление на общественное мнение.

Сталин с Менжинским переглянулись в некотором замешательстве. Литвинов напомнил им, что СССР существует не в безвоздушном пространстве, а является частью международной системы, внутри которой решения одного государства оказывают определенное влияние на другие. СССР намеревается вступить в Лигу Наций. И что подумает новый друг Советского Союза президент Рузвельт в случае внезапной кончины Бунина?

Литвинов понял, что только что отыграл одно очко, вырвав инициативу из грубых лап чекиста, привыкшего все проблемы решать исключительно бандитскими методами, и вернув обсуждение в поле дружеских международных отношений. Нарком приободрился. Ему удалось изящно отодвинуть Менжинского.

– Бунин находится под защитой Французского государства, – продолжил Литвинов. – Не будем об этом забывать. Если с ним случится несчастье, это может вызвать дипломатический кризис. Если, например, он исчезнет, французы заподозрят, что это наших рук дело. Правая пресса во Франции обладает большой силой. Она не упустит возможности втоптать нас в грязь и будет давить на парламент…

– Вы правда так думаете? – спросил Сталин неожиданно неуверенным тоном, что случалось с ним нечасто.

– Конечно. Буржуазная пресса на многое способна. Дойдет до того, что они потребуют прервать переговоры между Парижем и Москвой, над которым, как вам известно, я сейчас работаю и которое имеет первостепенное значение для безопасности нашей страны. Со стороны Рузвельта последует такая же реакция, тогда как мы добиваемся от Вашингтона официального признания нашего государства.

– Мне нужны результаты. И быстро. Для нас недопустимо стать посмешищем для всего мира. Если шведы всерьез намерены превознести этого антисоветчика, они дорого заплатят. На дворе не семнадцатый век, не времена королевы Кристины. Шведская монархия выглядит сегодня просто нелепо. Я раздавлю этих горе-викингов.

Литвинов побледнел и приготовился к худшему.

– После того как Швеция в тысяча девятьсот пятом выпустила из рук Норвегию, она превратилась в нацию лилипутов, – продолжал Сталин. – Я на их месте просто арестовал бы всех этих борцов за независимость Норвегии и расстрелял. Но шведы оказались слишком трусливы.

Литвинов не решался поднять глаза на вождя. Если дело Бунина провалится, быть раздавленным, как комар, предстоит именно ему. Его имя попадет в один из тех списков, что каждое утро присылает Сталину ОГПУ. Он мучительно искал аргументы в свою защиту, но не находил ничего. Желудок снова пронзила острая боль.

– А внучатый племянник Альфреда Нобеля? – вдруг спросил Менжинский.