Исцеление Мидаса, или Новая философия жизни - [6]

И что он завещал мне, своей давней приятельнице?

Что он мог завещать кроме долгов! Нет, он тебя пощадил и завещал злополучное счастье платить по счетам... Кому бы ты думала?

Своему двоюродному дяде из Липецка, состоятельному преуспевающему стоматологу Лазарю Соломоновичу Сагаловичу.

Что ж, это тоже неплохая идея. Но у него, видимо, из мести родился удивительный план.

И кого же он осчастливил? Не тяни.

Хозяина этого подвальчика, господина Засурского. Кесарево - кесарю. Кесарево сечение. Ну, разве не лихо! Сделать кесарево сечение его тугому бумажнику. Пусть покорчится в родовых муках, мил человек.

Любопытно. А что потом?

Составив в трезвом уме и здравой памяти завещание, я заверил его у нотариуса и вот уже несколько дней кряду пропадал в морге. На очередные занятые в долг деньги я повседневно поил сторожа морга, который на мое везенье оказался настолько спитой личностью, что выпадал в осадок с полстакана водки. Так что парочки бутылок нам хватало не только на день, но и на всю ночь.

И что?

Я искал подходящего по возрасту утопленника или жертву ДТП, или самоубийцу другой категории. И никак не везло. У всех покойников были родные, все были строго задокументированы. Наконец, два дня назад я оказался у телефона, когда неизвестные доброхоты попросили забрать тело утопленника из соседнего пруда. Я оказался на месте раньше милиции и "скорой". Пруд этот - просто лужа, и как только Шнюкас сумел там захлебнуться, просто фантастика! Надо же было так назюзюкаться. Обнаружившие труп тетки были так напуганы, что не притронулись к нему. А я сумел не только незаметно вытащить бумажник, но и всунуть в карманы куртки все имеющиеся в наличии документы Циппельзона с моими фотографиями. А так как карманы были ещё полны воды, то за прошедшие полчаса до приезда официальных лиц печати и фотографии хорошо вылиняли; так что в морге сейчас находится именно Борис Израилевич Циппельзон, а у меня появились возможности выкрутиться из пиковой ситуации. Я аккуратно просушил паспорт и военный билет Шнюкаса, чуть-чуть подправил, вклеил свои фото, и вот уже воскресший Валентин Шнюкас начинает новую жизнь.

Господи, как же мне страшно! Как я буду после всего того, что сейчас услышала, отдаваться тебе? Мне же будет казаться, что я сожительствую с покойником.

Ничего, ничего, спокойненько. Ты привыкнешь к новой роли чуть ли не вдовы гения. На кремации я кое-что расскажу собравшимся. Они поймут, какого титана потеряли.

И ты не шутишь?

Нисколько.

А если на похороны приедет твой дядя?

При чем тут мой дядя? Хороним же мы Циппельзона, а он - настоящий далеко. И родственников у него здесь нет. Важно совсем другое: перед тобой стоит Валентин Шнюкас. Такой вот Валентинов день! Важно, чтобы у него не оказалось чересчур много родственников и знакомых. Будем надеяться, что путаница с тезками и однофамильцами приучила всех к возможным совпадениям.

Хорошо. Если ты так настаиваешь, я буду называть тебя Валентином. Впрочем, может быть ещё не поздно отказаться от этого? Почему-то я боюсь... Валентин, давай вернем все назад. Одновалентно.

Уже поздно. Я жду тебя завтра. У меня ещё много дел.

И на этих словах мы расстались, траурная Оленька отправилась восвояси, а я присел к столу обдумать дальнейшие свои действия и постараться выжать по возможности выгоду из своего незавидного положения.

8

Господи, как же я устала! Неужели я ошиблась и в своих расчетах, и в своих мечтах? Куда повлекло моего гения? Он ни разу даже не прикоснулся ко мне. Не посмотрел в глаза. Не сказал ни одного ласкового слова. Один воздух вибрировал вокруг нас, словно незримый змей, овевая жаром, сжимая горячими живыми кольцами.

Мне казалось, что вот-вот вспыхнет в нем слепое мужское желание, и он уткнется лицом в мое плечо, как делал это неоднократно, и стискивая зубы, играя желваками, начнет вколачивать свое тело в мое. Но нет. Как только я ни поворачивалась к нему в выгодном свете, как ни принимала обольстительные позы, провокация не удалась.

Порой мне казалось, что сейчас, вот-вот схватит он меня жадным свирепым объятием, закружит в диком танце над пропастью неразрешимых проблем, и вспыхнут в глазах радужные пятна, волшебное семицветие словно надежный мост перенесет нас далеко-далеко, где нет ни гениальных набросков, ни жадных хозяев жизни, ни Циппельзонов, ни Шнюкасов.

Господи, как же я хочу просто-напросто закинуть ему руки на шею, связать губы узлом и, закрыв от счастья глаза, броситься в греховную бездну.

Вместо этого я выдавливала какие-то глупые слова сострадания и участия, пообещала участвовать в жутком маскараде совершенно чужих похорон, и так ничего не сказала о самом главном.

Какой-то картонный, слипшийся, как прокисшее тесто, воздух едва вдавливался в мою ослабевшую грудь.

Неужели мужчина, неоднократно бравший меня в пароксизме страсти, не понимает, что я не вещь, не манекен, что у меня горят жаром щеки, что пульсирует жилка на виске, что волосы разлетелись в стороны, словно наэлектризованные...

Как Сизиф я вкатывала и вкатывала незримый камень на огромную гору, и снова этот камень летел в бездонную бездну. Мне приходилось начинать свой труд снова и снова. И снова бессмысленно.