Исаак Дунаевский. Красный Моцарт - [27]

Я положил перед собой листок бумаги и начал рисовать вход и выход из дома.

«Оказавшись на кухне, — продолжал Борис, — вы попадали к поварихе».

«Повариха» — хорошо. Значит, в доме жили не только родные.

Интересно, какой у Бориса голос, звонкий или глухой?

«…гости попадали в столовую, откуда одна дверь вела в неуютную большую гостиную, где стояло пианино». (Мой мозг «сделал стойку», клавикорды — домашняя радость, знак благосостояния, что-то типа современного «мерседеса».)

«Вторая дверь вела в детскую, где находились только детские кроватки, разделенные тумбочками. Количество кроваток неизменно увеличивалось с периодичностью раз в два или три года. В итоге их стало семь. Правда, позже их снова стало шесть».

Стоп. Значит, одну кроватку вынесли. Почему?

Ответа не было.

«Отдельно, несколько в углу, стояла кровать няньки».

Вот те на. Повариха, да еще и няня. Значит, Дунаевские точно были не бедными.

Привет вам, Лора Борисовна, жена Семена Дунаевского, — пропело мое «эго». Лора Борисовна убеждала меня, что Дунаевские были нищи, как церковные мыши.

Наличие няньки и поварихи это опровергало. Живое свидетельство достатка в доме, о котором при большевиках просто стало небезопасно вспоминать. Поэтому и не вспоминали.

Многое встало на свои места.

Я вспомнил рассказ Максима Исааковича Дунаевского. Он, будучи маститым композитором, приехал в Лохвицу, а секретарь горкома повел его на экскурсию по городу. «Вот здесь располагалась табачная фабрика вашего прадедушки, а вот здесь — ликеро-водочный заводик вашего дедушки, — махал он рукой, создавая вокруг Максима ветер. — Так что, если бы не мы, большевики, Максим Исаакович, вы бы были сейчас весьма небедным человеком».

Максим воздел вверх указательный палец:

— И это мне говорил секретарь горкома в самые махровые советские годы.

Да, владелец такого состояния мог сделать для своих детей многое. И что могло помешать Цали это осуществить? Гонимое племя, к которому он принадлежал?

Не знаю.

Цали Симонович как банковский служащий мечтал видеть своих детей победителями. Но побеждать в обществе, где слово «еврей» означало «жид», а «жид», в свою очередь, означало «гонимый», было маловероятным.

На фотографии, где Исааку 13 лет, пейсов нет. Идиш, как я узнал позже от Евгения Исааковича, он знал поверхностно. Возможно, что забыл. Было ли это той самой ценой, которую заплатил Цали Симонович, чтобы его сыновья (хотя бы один) стали как Мордехай при внуке вавилонского царя Навуходоносора Ахашвероше — возможно, не знаю. Ответ выберите сами.

* * *

Самое важное событие в жизни местечковых мальчишек — праздник Йом-Кипур, или Судный день — день раскаяния и отпущения грехов, который приходится на десятое число осеннего месяца тишри. В этот день Бог решает судьбу каждого человека на предстоящий год и отпускает грехи. Тысячи ангелов, прекрасных, как падающие звезды, сыплются с небес на землю, готовые протянуть руку помощи любому нуждающемуся.

По берегам реки мужчины-евреи стряхивают свои грехи в воду. Кто-то в темноте отплывает от причала на лодке, чтобы утопить грехи поглубже. Слышны всплески весел, кажется, что это разговаривают между собой жители подводных глубин, утопленники или водяные с русалками. Глубоко в воде отражается лик Господа Бога, который из-под воды наблюдает за всем сверху. Отец Исаака стоит и вытряхивает из своей одежды все грехи, до последней пылинки.

В Йом-Кипур мальчиков будят в час или два ночи и отправляют петь в синагогу.

Могу поспорить, что у Исаака (до перелома, вызванного гормонами роста) был хороший чистый голос и ему не приходилось надеяться, что взрослые пожалеют его и дадут выспаться. Непонятно только, почему петь надо именно ночью.

Готовя первое издание о моем герое, я обратился за советами к одному казахскому музыковеду, большому поклоннику Дунаевского, который прославился тем, что в журнале «Огонек» перестроечного периода сам Виталий Коротич исправил ему «смерть от разрыва сердца» на «смерть от самоубийства».

На мой вопрос, откуда пошла фамилия «Дунаевский», ответил, что одним из его предков был знаменитый одесский кантор Дунаевский.

Для певца в синагоге главное, чтобы был голос. И голос у Исаака был. Вот прямое доказательство связи.

Говорили, что одесский Дунаевский сочинял мелодии, которые могли искажать течение времени. Точнее, мелодия искажала время, которое начинало течь медленнее, цепляясь за людей, облака, дни и месяцы, порождая шорох, который напоминал мелодию.

Замедляясь или убыстряясь, спотыкаясь о людскую память, время создавало совершенно неповторимые мелодии, в которых не было категорий «красивого» или «не красивого» — только одно волшебство. И все это автоматически переходило из времени на силу голоса рода Дунаевских…

Влияло ли это позже на Исаака?

В сказочном мире, где один приезд Гречанинова или Алябьева мог повлиять на музыкальность мальчика, рожденного много лет спустя, я склонен утверждать «да».

Но ведь были еще и хасидские гимны.

По утверждениям людей, к мнению которых я прислушивался, — алхимиков от музыки, канторское пение Восточной Европы корежилось исступленным воззванием к Богу, отчего музыкальный канон без страха нарушался.