Ироническая проза. Ч. 1 - [13]

Фильм после ветеранской ремарки больше не прерывали, и с грехом пополам, досмотрели до конца — а потом я записал ещё пару синхронов с присутствующими, и мой редактор выдал в эфир скучный, идеологически-правильный материал о тлетворном влиянии западных киноподелок — и том решительном отпоре, который даёт ему совецкое общество.

Правда, перед этим, фразу дедушки-ветерана про «хорошее кино — дайте досмотреть, а потом уж…» в редакции крутили «на бис» раз двадцать. И редактор всё вздыхал:

- Конечно, я не люблю мата. Но если бы выдать в эфир всё, как было… Вот это был бы сюжетец!…

А к дедушкам, увешанным, словно новогодние ёлки, орденами-медалями и сидящим в роли «свадебных генералов» на всяких официозных мероприятиях, я с тех пор стараюсь присматриваться повнимательнее: им уже нечего терять, и один Бог знает, что они ещё могут отчебучить…

Ночь в музее

Супруге очень хотелось там побывать. Мне — нет. Во-первых, не люблю шарахаться по городу ночью — да ещё и «при параде», да ещё и с дамой. Пусть даже и на такси. Ночью надо сидеть дома, читать правильные мудрые книги, пить коньяк. Ну, или, в крайнем случае, спать. А во-вторых, была уже в моей жизни одна незабываемая ночь в музее — и с тех пор, когда я слышу эти два слова рядом, то ничего хорошего мне на память не приходит. Поэтому я предпочёл уехать на дачу к тёще, и провести время с пользой для её (тёщиного) дачного участка и собственного организма, нежели тащиться на ночь глядя в мемориальную усадьбу декабриста князя Волконского, и слушать-смотреть выступление русско-бурятского фольклерного ансамбля.

Мы чистили участок от прошлогодней травы, потом выгуливали себя и собак на берег залива Иркутского водохранилища, а вечером жгли сорную траву и сучья, пекли в костре картошку, жарили шашлыки, и я рассказывал супруге о том, как осенью 1994 года у меня уже была одна «ночь в музее».

Итак…

Октябрь 1994 года запомнился иркутянам (конечно же, далеко не всем!) тем, что в городском календаре всяческих культурных мероприятий появилось ещё одно событие — Фестиваль русской духовности и культуры «Сияние России». Это Валентин наш Григорьевич Распутин расстарался, традицию такую учредил: каждый год в октябре приезжают в Иркутск разные окололитературные деятели, которых наш «печальник Земли Русской» считает «выдающимися русскими писателями и деятелями культуры» — и начинается!… Нет, конечно же, среди тех, кого Распутин вербует для поездки в Иркутск, немало и достойных людей — тот же писатель Леонид Бородин (кстати, иркутянин), к которому я отношусь с огромным уважением, или поэт Юрий Кузнецов — но, в основном, едет сюда какая-то странная публика, которую и в столице-то, скорее всего, знают только в рамках здания правления Союза Писателей России. Впрочем, позволю себе немного отвлечься от темы музейных ночей, и чуть подробнее рассказать о том, что за люди, по мнению Валентина Григорьевича, должны были в Иркутск «русскую культуру» и прочую «духовность».

В октябре 1997 года мы, как всегда, снимали для своей передачи все эти «сиятельные» мероприятия — ибо знакомить иркутян с любыми, даже самыми шизофреническими инициативами, при условии, что их благословила мэрия, было нашей прямой обязанностью. Вот и экранили мы очередное «Сияние» — а так, как в фестивале принимала участие исполнительница русских романсов Евгения Смольянинова, было решено записать с ней интервью. Одно было плохо: расписание у Смольяниновой, как и у других гостей «Сияния», было достаточно плотным, и певица смогла выкроить для нас всего час — во время посещения посёлка Листвянка и байкальского побережья.

Приехали мы в Листвянку следом за фестивально-«сиятельными» гостями, записал я интервью со Смольяниновой — отличное интервью, кстати, получилось. Готовимся мы ехать назад на своём микроавтобусике — и тут возникает перед нами наш «классик» и «печальник», и говорит:

- Вы же в Иркутск сейчас едете? Тут некоторым гостям нужно в город вернуться — у них встреча с читателями, и они не успевают. Вы бы их довезли до города?

- Хорошо, Валентин Григорьевич, — говорит наша режиссёр, — место в «рафике» есть, так что, пусть загружаются. Только побыстрее, а то у нас тоже график съёмок плотный…

И Распутин подводит к нам нескольких своих корешей литературных корифеев во главе с какой-то тощей и прокуренной тёткой, и перепоручает их нам. И уходит.

А эти самые московские «литераторы», которым, якобы, «спешно в Иркутск нужно», меж тем, занять места и отправиться в город не торопятся: они стоят возле нашего микроавтобуса, курят, пересмеиваются, кого-то ждут, кому-то машут руками, зовут… Когда истекло минут десять такого ожидания, режиссёр наша — добрейшая душа! — очень вежливо говорит этой самой прокуренной тётке, что, собственно, время-то идёт… пора бы уже и ехать…

- Вам Валентин Григорьевич сказал — значит, ждите! — отрезает московская гостья, и начинает активно скликать своих коллег: — Едем! Поехали в Иркутск!…

И вся компания начинает грузиться в наш «рафик». И тут же выясняется, что наших пассажиров — едва ли, не столько же, сколько посадочных мест в машине. Здесь уж мы все начинаем мягко протестовать: автомобиль, мол, не резиновый, и уж извините, уважаемые гости, но всех вас на борт принять не можем…