Ирландское сердце - [177]

Из всего этого толпа поняла только «Париж», но оркестр подхватил ритм, и Бен начал вставлять в такт мелодии произвольные слоги.

– Это называется «скат»[187], – объяснил мне Лоренцо Дюфо, пока толпа аплодировала.

Я наклонилась к лейтенанту Доусону.

– А в этой песне задается хороший вопрос, – заметила я.

Он кивнул.

– Теперь они уже не будут простыми деревенскими парнями с фермы, – ответил он. – После такого трудно удержать кого-то в приниженном состоянии.

Он указал на рядового Гаррисона, который пожимал руки посетителям, возвращаясь к нашему столику.

– Относитесь к человеку по-человечески, и он это уже вряд ли забудет.

– Вы заслужили это право, лейтенант, – вставил Джим Грэхем.

– Лейтенант, – повторила за ним Маргарет.

– И не просто лейтенант, – добавил Грэхем, – а хороший лейтенант. Намного лучше, чем… В общем, мы бы не отказались, чтобы среди командного состава было больше наших.

– Я недавно встречалась с командой ирландских солдат, которые жаловались на то же самое. Только с четвертой попытки к ним в подразделение попал офицер, который не относился к ним как к просто строптивым «Микам», – рассказала я.

– Наши люди нормально ладили с офицерами-французами на фронте, но служить под командованьем белых американцев… Господи, эти относились к нам ужасно предвзято, – сказал сержант Дюфо.

– Во время Гражданской войны мой отец служил в Ирландском легионе, – вспомнила я. – У них все офицеры тоже были ирландцами, но другим ирландским отрядам, которыми командовали янки, доставалось крепко.

– Мой отец тоже воевал в гражданскую войну, – отозвался Дюфо. – Думал, ему медаль дадут за это. Но так и не дали.

– А французы наградили нас, темнокожих американских солдат, «солдат-бизонов», как нас еще называют, крестом «За боевые заслуги», – похвастался Бен Гаррисон.

– Здорово. Поздравляю, – ответила я.

– Армия дала мне все, что я хотел, – рассуждал лейтенант Доусон. – Демобилизацию и билет домой.

Остальные мужчины согласно кивнули.

– А нет искушения остаться в Париже? – полюбопытствовала я.

– Это очень красивый город, – сказал Дюфо. – И народ приветливый, настоящие хорошие люди. Еда тоже классная. Но Чикаго – мой дом, и я скучаю по нему. Мои родные считают дни до моего возвращения.

– Мои тоже, – кивнул Грэхем. – Хотя я, возможно, и не останусь жить в Южной Каролине. Никогда не любил большие города, но после Парижа попробую, наверное, переехать в Нью-Йорк.

– Гарлем, США, – вставил слово Гаррисон. – В нашей части было много ребят оттуда. Можно было у них порасспросить.

– Это не для меня, – покачал головой лейтенант Доусон. – Нью-Йорк слишком большой. И не сравнится с Саутсайдом в Чикаго. – Он показал нам на французских музыкантов. – Вот там у нас можно услышать и настоящий «горячий джаз», и блюз.

– Вам нравится блюз? – удивился Дюфо. – Образованному человеку вроде вас? Вы ведь в колледже учились.

– Я родился не в колледже. А мой дед играл на гитаре блюз.

– А петь он мог? Все эти штучки – хрипеть, завывать, скакать, как это делают у нас в дешевых закусочных? – не унимался Дюфо.

– Думаю, что мог, но потом он женился на моей бабушке, дочке проповедника, и переехал в Чикаго, после чего мы стали уважаемыми людьми, регулярно посещающими церковь, – сказал лейтенант Доусон.

– Кружевные занавески на окнах, – вставила я.

– О да, – усмехнулся он. – И занавески, и пианино в гостиной. А меня отдали в колледж Фиска, потом – на юридический факультет.

– Тут вы обошли нас, Келли, – призналась я. – До колледжа мы еще не дошли. Хотя мой кузен Эд стал инженером, просто посещая по вечерам библиотеку.

О господи, ну зачем я это сказала? Да еще и представилась своим настоящим именем. Мне было все сложнее делать вид, что я умерла. Это как-то неправильно. Но Эда он все равно не знал. Однако тут Доусон неожиданно оживился:

– Эд? Эд Келли? Из Брайтон-парка? Он еще на канале работал, такой высокий рыжеволосый парень?

– Да, это он, – упавшим голосом подтвердила я.

– Боксер?

– Верно.

– Мой личный враг, – вдруг подытожил он.

– Что, простите?

Он засмеялся.

– В политическом аспекте. Я республиканец, мисс Келли, а ваш брат – лучшее оружие, какое только может быть у демократической партии. Я сам видел, как они с его ребятами из Брайтон-парка маршем прошли к избирательным участкам, и любой республиканец знает историю о том, как он после выборов обхватил руками урну для бюллетеней и не отпускал ее, пока полиция не препроводила его вместе с ней в пункт подсчета голосов.

– Он должен был защитить эту урну, чтобы вы, республиканцы, ничего там не подтасовали! – вырвалось у меня. – Как вы вообще могли допустить, чтобы партию Линкольна захватили такие жулики, как этот ваш Большой Билл Томпсон?

– Но это и есть партия Линкольна, – подал голос Грэхем. – А на юге именно вы, демократы, пытаетесь не допустить нас к голосованию. И законы Джима Кроу[188] – это их рук дело.

В разговор вступила Маргарет:

– Я сама из Канзас-Сити. У нас о правах рабочего класса заботятся как раз демократы.

– Послушайте, неужели мы испортим такой очаровательный вечер спорами о политике? – остановил нас лейтенант Доусон. – Посмотрите, как уже косятся на нас французы. Они думают, что у нас тут настоящая ссора.