Иркутская история - [3]
Родик. Сейчас погляжу… (Улыбается.) Это подсобный наш, Лапченко Афанасий… ленив маленько. (Подошел к Лапченко.) И что ты все валяешься, братец?
Лапченко. Охота.
Хора уже нет. Перед бараком двое – Родик и Лапченко. В дверях показывается Виктор.
Виктор. Разошлась погодка-то… (Увидел Лапченко.) Почему лежишь?
Лапченко. Охота.
С улицы идет Денис. В руках его письмо.
Родик. Откуда корреспонденция?
Денис. Из армии. Дружки помнят. (Засмеялся). Смотри-ка, наш капитан майора получил. Вот человек – умнее быть нельзя.
Родик. Ну, это положим. Предела, братец, уму – нет.
Из барака выходит Сергей.
Сергей (увидел Лапченко, подошел). Ну что ты, Афоня, все лежишь и лежишь?
Лапченко. Раздумываю.
Денис. Слышь, Сергей, мой капитан майора получил.
Сергей. Поздравляю… Батя сегодня злой неимоверно, а, Родик?
Родик. Он нам сейчас устроит парад войска.
Денис. Что же Зинка не идет… Вот обрадуется.
Виктор (чистит зубы у рукомойника). Это чему?
Денис. Как же… (Показывает на письмо.) Мой капитан майора получил.
Родик фыркнул.
Зинка у меня все понимает.
Родик. Тебя что спасает, дитя? Живете в разных бараках. А дадут комнату – прощай, семейное счастье.
Сергей. Некультурно как-то ты рассуждаешь, Родион. Говоришь о женщине всякие пошлости. Ты все-таки москвич и вполне интеллигентный человек. Разве тебе это к лицу?
С улицы идет Сердюк, он грозен.
Сердюк. Все в сборе? А Лапченко где? (Увидел его.) Валяешься? А ну – встать!… Не протер еще штаны, на заднице валявшись? (Ударяет кулаком по столу.) Не развиваешься? Тут тебе что – санатория для убогих или стройка коммунизма? Люди тебе честь оказали… Не возражать! А ну, Сергей, кто тот дурак, который его до нашего шагающего привел? Отчего молчишь? Говори, кто тот дурак?
Сергей. Вы… Это вы его привели, батя.
Сердюк (к Лапченко). Слыхал? По твоей милости сменный меня при всем народе дураком объявил.
Сергей. Батя, это же вы сами про себя так выразились.
Сердюк (к Лапченко). Я тебе счастья желаю, и через тебя же меня в дураки записывают? (Переведя дух.) Я почему отчаиваюсь? Мне эта смена дорога – я сам в ней машинистом был… Год назад меня в начальники экипажа выдвинули, а Сергей на мое место у пульта управления заступил. Виктор тогда слесаром-смазчиком работал, однако окончил курсы электриков и в первые помощники вышел. А теперь взглянем на Дениса. Кем он был? Отставным танкистом и не более, а уж через полгода слесарем-смазчиком стал… Взглянул на него, Лапченко? Теперь на себя погляди. Уловил разницу? Ты на какой машине работаешь? Венец человеческого ума… Образец гения!… Следовательно, и сам образцом являться должен. А ты как реагируешь? Курсы проходишь? Лекции слушаешь? Самостоятельно растешь? Ни хрена! Каким был, таким и остался… (Помолчав.) На ус мотаешь?
Лапченко. Стремлюсь.
Сердюк. Тогда переходим к пункту два. Кто находился в десять утра у пульта управления?
Виктор. Я.
Сердюк (Сергею). А ты где был?
Сергей. В комитет выбывали.
Сердюк (Виктору). Значит, это ты, пижон, допустил хулиганство и засыпал землей машиниста Бабкина?
Лапченко не удержался и фыркнул.
Тебе, Лапченко, плакать надо. (Виктору.) Объясняй!
Виктор. Мы соревнуемся с Бабкиным и по всем показаниям его били… И вот этот тип набрался нахальства и начал за нами всячески следить.
Сердюк. Как – следить?… Что врешь?
Виктор. У нас почему высокое выполнение? Наша смена самый короткий цикл экскавации дает. Мы на каждом повороте ковша по нескольку секунд экономим, а в месяц это тысяча кубометров грунта…
Сердюк (прерывая). Что ты мне лекции читаешь, пижон? О деле говори.
Виктор. Вот он и хочет наш почерк работы уловить. Бабкин этот… Ходит вокруг экскаватора, подсматривает – бинокль семикратный купил, змея!… Сел я сегодня за управление, гляжу – опять он в отвале маскируется. Ну я и не донес случайно ковш до назначения – раскрыл над товарищем Бабкиным.
Сердюк (Сергею). Знал об этом?
Сергей (не сразу). Знал.
Сердюк. А как реагировал?
Сергей. Смолчал.
Сердюк. Имеешь от меня за то выговор, мастер.
Виктор. Неправду Сергей говорит. Не знал он.
Сердюк. Так… Врать мне стал, Сережа? Товарищей покрывать? Соревнование – дело коммунистическое, чистое, проще говоря. (Виктору.) Ставлю тебе на вид, а позовут к начальству – защищать не буду. (Помолчав.) А если и буду, то чуть. Что улыбаешься, пижон? Завтра приведешь Бабкина в кабину, и чтобы все наши секреты – ему в блокнот. Мы не бедные – нам не жалко.
Увидел появившуюся у барака Зинку.
Что знаки подаешь? Тут мужской разговор… Садись поодаль и жди мужа.
Денис (не вытерпел). Зинка… Мой капитан майора получил…
Зинка. Ой, мамочки…
Сердюк. Что тут за писк? Сиди смирно, малявка. И слушай про своего мужа, какие он штуки выкидывает.
Денис. Я, батя?
Сердюк. Кто вчера цирк со спичечными коробками устроил?
Лапченко еле удерживается от смеха.
Тебе, Лапченко, рыдать надо. Отвечай, Денис.
Родик. Степан Егорыч, позвольте мне, поскольку я инициатор… Видите ли, в начале смены участок был неподготовлен и у нас образовалось минут десять свободного времени. Я и предложил Денису сесть за пульт управления и попытаться поднять ковшом коробок спичек, с таким расчетом, однако, чтобы ни горсточки земли не прихватить.
С тех пор как в 1947 году Алексей Арбузов написал второй вариант легендарной пьесы, первая версия «Тани» навсегда исчезла с подмостков. Классическим стал сюжет второй вариации: Таня, влюбленная в Германа, хочет жить только для него и бросает медицинский институт. Но Герман влюбляется в другую. Потеряв мужа и ребенка, Таня находит в себе силы начать новую жизнь. Становится врачом, едет работать на Дальний Восток, где встречает настоящую любовь.
О поиске молодежью своего пути в жизни. О нежелании следовать чьим-либо советам. О возможности по настоящему учиться только на собственных ошибках. И о том, как прекрасно все-таки быть молодым!Пьеса была написана в 1978 году, но ее актуальность не утрачена. Молодые XXI века, молодые 70-х, молодые у Арбузова проходят один и тот же путь: совершают ошибки, ссорятся, мирятся, ищут путь к прощению, стараются понять себя и найти любовь. Они не только юны и энергичны, но и зачастую одиноки, а иногда, благодаря случайной встрече, становятся родными на всю жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Это история двух людей, одному из которых "уже шестьдесят", а другой – "нет еще восьмидесяти", встретившихся случайно, но не случайно полюбивших друг друга… В пьесе участвуют только два актера. Элегантная, с претензией на модную оригинальность – как в одежде, так и в манере поведения, особа – на самом деле легко ранимая, немолодая женщина, сохранившая искренность и глубину чувств, душевную красоту и благородство… Взбалмошная сумасбродка на поверку оказывается обаятельной и остроумной собеседницей, убивающей наповал доводами, которым нельзя отказать в своеобразной логике, умеющей перенять и едко высмеять тон партнера, полностью перехватить инициативу, то есть "вести в счете" до конца "тайма"…
Действие пьесы разворачивается в предвоенные и военные годы, главные герои – молодые люди, будущие медики, потом ставшие врачами, принявшие на себя огромную нагрузку врачей на войне. Не менее трудно и всем остальным героям, даже тем, кто не имеел отношения к медицине. Лихое военное время стало проверкой для всех и для всего. Выдержит ли любовь испытание разлукой, выдержит ли дружба червоточину предательства, выдержит ли организм непосильную работу… И крепкий парень, надежда курса, мечется в терзаниях и сомнениях, мучая себя и близких, а щупленькая пигалица тащит на себе сверхурочную работу, заботу о ребенке, груз тоски по любимому.
Действие начинается во время блокады Ленинграда. Но пьесса менее всего о войне – это притча о любви, лишенная каких бы то ни было определенных временных и пространственных границ. Пьеса Арбузова – лишь повод поразмышлять о вечных ценностях. Притчевость постановки пьессы подчеркивают декорации. Представьте, первая "военно-блокадная" часть спектакля разыгрывается в ослепительно белом интерьере – ни одного цветного пятна. Белая кровать и тумбочка, белые валенки и телогрейки – белый как чистый лист бумаги мир.