Иосип Броз Тито. Власть силы - [130]

Я умерла, когда умер мой сын, но через семь дней я снова жила. Это случилось восемнадцать лет назад, а теперь Бог хочет снова дать мне смерть… В последнюю войну один из моих братьев подался в Ужице и вступил в Пролетарскую бригаду. Другой стал четником и дрался с турками у Вышеграда… Сыновья сербов снова будут умирать, а турки вернутся, потому что у нас нет больше героев, е… твою мать! Дети не хотят есть хлеб, не хотят есть каймак, пить молоко… е… твою мать и сестру! Им подавай шоколад и печенье.

А девушка одна заходит в комнату к мужчине. Почему они не сохраняют свою невинность до двадцати лет? е… твою, бога душу мать!

* * *

В последний год жизни Тито пошли слухи, что религиозная рознь в Боснии-Герцеговине может усугубиться из-за усилившегося влияния исламского фундаментализма. Стали раздаваться даже призывы к джихаду, или священной войне. В начале 1979 года в Иране был свергнут шах, и к власти пришел аятолла Хомейни, а в конце того же года Советский Союз ввел свои войска в Афганистан, что вызвало возмущение среди мусульманского населения этой страны. В начале 1980 года, когда Тито лежал при смерти, я отправился в Сараево, чтобы выяснить, нет ли там своего, боснийского аятоллы. Один из первых же мусульман, встреченных мною, старик лет восьмидесяти, представился аятоллой, но поскольку он усиленно прикладывался к рюмке со сливовицей, курил и рассказывал в баре скабрезные анекдоты, видно было, что к Хомейни у него нет почтения. Сама идея исламского фундаментализма многим боснийцам казалась смехотворной, а мулла в мечети XVI века, стоявшей за отелем «Европа», сказал, что на это нет ни малейших шансов. Мусульмане, живущие в Европе, всегда принадлежали к суннитской, а не шиитской ветви ислама и всегда проявляли терпимость по отношению к людям, исповедовавшим иные веры. Поскольку боснийские мусульмане-славяне, они не ощущают никаких расовых уз с турками, которые, в свою очередь, с пренебрежением относятся к арабам.

Боснийские последователи ислама всегда роднились браками с христианами, так что большинство древних родов Сараева и Мостара – это смесь мусульманской, сербской и хорватской крови. Боснийские мусульмане любят приударить за женщинами не меньше, чем посидеть за чаркой. «У них одно на уме – бегать за каждой юбкой», – сказала мне, улыбаясь, сербка, живущая в мусульманском квартале. На витринах Сараева, как и по всей Югославии, выставлены откровенно порнографические издания, которые могли бы шокировать даже многих западных читателей, не говоря уже о мусульманских фундаменталистах. Даже серьезные журналы считают полезным делом поместить на обложке голую красотку и отвести под эротику несколько последних страниц. В одном таком журнале, имевшем на развороте изображение негра, одновременно совокуплявшегося с двумя женщинами, была напечатана интересная, содержательная статья, где ставился вопрос, не захотят ли советские мусульмане повторить исламский пуританизм Афганистана и Ирана. Автор полагал, что эта проблема стоит перед Советским Союзом, а не Югославией.

Беззаботность и уверенность в себе и своем будущем – вот что преобладало в настроении подавляющего большинства людей, с которыми мне доводилось встречаться в феврале 1980 года в Сараеве. Одна характерная деталь – футбольная команда этого города занимала ведущее место в первой лиге и, похоже, прочно обосновалась там. «Это все связано с политикой, – втолковывал мне один болельщик-энтузиаст. – В прошлый раз, когда вы были здесь, лидировали три команды – „Партизан“, „Красная звезда“ и „Гайдук“ из Сплита. Все они получали финансовые дотации по политическим причинам. „Партизан“ – это армейская команда, „Красная звезда“ – партийная, а „Гайдук“ – хорватская: они хотели хоть этим угодить старым, бедным хорватам. А теперь на игроков свободный рынок – и Сараево вышло в лидеры».

Долги Югославии международным банкам не вызывали беспокойства в Сараеве, потому что не отражались пока на уровне жизни.

Единственной тучей, омрачавшей будущее, были болезнь и приближавшаяся смерть Тито. «Как вы думаете? Не передеремся ли мы все, когда Тито умрет?» – услышал я слова одного посетителя кафе, обращенные к друзьям за тем же столиком. Я отправился на веселый мусульманский свадебный завтрак, устроенный в новом китайском ресторане на набережной, всего лишь в нескольких ярдах от того места, откуда Чабринович метал бомбу в эрцгерцога Франца Фердинанда. После завтрака люди стали распевать песни. Репертуар включал традиционные народные песни «Маленькие красные туфельки» и «Мое сердце болит». Однако громче всего и наиболее прочувствованно исполнялись гимны, восславлявшие Тито, которые были сложены партизанами в горах Боснии без малого сорок лет назад. Почти все, кого я встречал в Сараеве, относились к Тито с обожанием и были очень опечалены перспективой его смерти. В католическом соборе даже отслужили мессу за его здоровье.

В это мое пребывание в Сараеве, последнее при жизни Тито, я опять ходил посмотреть на мемориальную доску в честь Гаврилы Принципа. И опять у меня возникли дурные предчувствия. Террор всегда вызывает контртеррор, поэтому убийство, совершенное Принципом, привело не только к первой мировой войне, но и к циклу насилия между сербами, хорватами и мусульманами, к хронической ненависти, которая все еще подспудно дремлет в Сараеве и может еще раз вырваться наружу. И тогда раздадутся выстрелы, эхо которых разнесется по всему миру