Иосиф Бродский после России - [14]
«Я родился и вырос в балтийских болотах, подле…» Т. 3. С. 131.
Впервые: Континент. 1976. № 10.
Интересно, что упоминая местность Бродский как бы исключает из нее Петербург, восстанавливая таким образом первоначальный миф «петербургского текста» о пустынном месте, зафиксированный в «Медном всаднике» Пушкина: «На берегу пустынных волн». Похожее описание берега Финского залива Бродский создает в стихотворении «Песчаные холмы, поросшие сосной…».
«Что касается звезд, то они всегда…» Т. 3. С. 132.
Впервые: Континент. 1976. № 10.
Как сказал, половину лица в тени/пряча, пилот одного снаряда… Возможно имеется в виду американский астронавт Нейл Армстронг (род. 1930) — первый человек, ступивший на поверхность Луны 20 июля 1969 г.
«В городке, из которого смерть расползалась по школьной карте…» Т. 3. С. 133.
Впервые: Континент. 1976. № 10.
Комментарий Бродского: «Точно могу сказать — 73-й год. Поездка в Германию, в Мюнхен, потому что еще когда жил в отечестве, меня в мое отсутствие выбрали в Баварскую академию des Schoene Kunst [изящных искусств — нем.]. Членом Баварской академии был в свое время Шикльгрубер [настоящая фамилия Адольфа Гитлера]. Вообще у меня отношение к Германии довольно однозначное, окрашенное войной в сильной степени. Но вот я там оказался, и имел место роман с девицей, которую я знал еще с Вены. Все это примерно и описано — в частности, венский стул» (ПМ).
«Около океана, при свете свечи; вокруг…» Т. 3. С. 134.
Впервые: Континент. 1976. № 10.
Шива. Один из верховных богов в индуистской мифологии, часто изображается с четырьмя или шестью руками.
«Ты забыла деревню, затерянную в болотах…» Т. 3. С. 135.
Впервые: Континент. 1976. № 10.
Пестерев. Константин Борисович Пестерев, в доме которого Бродский снимал комнату, находясь в ссылке в д. Норенской.
Пустое место… См. подробно о мотиве пустоты и пустого места у Бродского в: Лотман Ю. М., Лотман М. Ю. Между вещью и пустотой: (Из наблюдений над поэтикой сборника Иосифа Бродского «Урания») // Лотман Ю. М. Избранные статьи. В 3 т. Таллин, 1993. Т. 3. С. 294–307.
«Тихотворение мое, мое немое…» Т. 3. С. 136.
Впервые: Континент. 1976. № 10.
М. Крепс отмечает: «Слово "тихотворение" — счастливая находка поэта, переэтимологизация от "тихо" и "творить", подразумевающая как сотворенное в тишине, так и тихое (негромкое) творение, что очень подходит для любого "тихотворения" этого цикла, отличающегося приглушенностью словесной инструментовки» (Крепс М. О поэзии Иосифа Бродского. Ann Arbor: Ardis, 1984. С. 252–253). В первой строчке содержится также игра слов, позволяющая услышать здесь и «е-немое» (e-muet) и одновременное признание и отрицание авторства («моё — не моё»), соотносящееся с неоднократными высказываниями Бродского о том, что поэт пишет под диктовку языка.
…куда пожалуемся на ярмо и /кому поведаем, как жизнь проводим… Бродский здесь цитирует популярный духовный стих «Плач Иосифа Прекрасного»: «Кому повем печаль мою, / Кого призову к рыданию» (см., об этом: Безносое Э. О смысле некоторых реминисценций в стихотворениях Иосифа Бродского… С. 188).
«Темно-синее утро в заиндевевшей раме…» Т. 3. С. 137.
Впервые: Континент. 1976. № 10.
…насчет параллельных линий / все оказалось правдой — входящая в элементарную школьную программу теорема Евклида о том, что параллельные линии не пересекаются, подтвердилась применительно к судьбе поэта, оказавшегося отделенным от мира, в котором жил и в котором продолжали жить его родители. Отделенным без надежды на встречу. «Геометрический» образ, связанный с теоремой Евклида о параллельных линиях (и ее преодолении в геометрии Лобачевского — см. комментарий к «Кел-ломяки») неоднократно появляется в поэзии Бродского.
«С точки зрения воздуха, край земли…» Т. 3. С. 139.
Впервые: Континент. 1976. № 10.
С точки зрения воздуха… Здесь Бродский прибегает к одному из своих излюбленных приемов, введению точки зрения «с высоты». Можно выделить целый комплекс текстов, в которых этот прием особенно значим. См. «Осенний крик ястреба».
совпадает… с ощущением каблука… Отсылка к стихотворению «Север крошит металл но щадит стекло…»: «То ли по льду каблук скользит, то ли сама земля / закругляется под каблуком». Ср. также стихотворение «Потому что каблук оставляет следы — зима».
…сумма мелких слагаемых при перемене мест… Обыгрывается школьное арифметическое правило «при перемене мест слагаемых сумма не изменяется», в котором «перемена мест» становится понятием географическим.
…крича /жимолостью, не разжимая уст. Возможно отсылает к стихотворению О. Мандельштама «Я молю, как жалости и милости…» (1937), где также появляются образы жимолости («Я молю, как жалости и милости, Франция, твоей земли и жимолости…») и воздуха («В легком декабре твой воздух стриженый…») — ср. сходство значений глаголов стричь и скашивать. Также перекликается с образом жимолости в стихотворении Цветаевой «Оставленного зала тронного…» (1923): «Чувств обезумевшая жимолость, / Уст обеспамятевший зов».
«Заморозки на почве и облысенье леса…» Т. 3. С. 139.
Впервые: Континент. 1976. № 10.
заморозки на почве… Ср. «промерзлый» дол в указанном ниже стихотворении А. С. Пушкина.
Бродский и Ахматова — знаковые имена в истории русской поэзии. В нобелевской лекции Бродский назвал Ахматову одним из «источников света», которому он обязан своей поэтической судьбой. Встречи с Ахматовой и ее стихами связывали Бродского с поэтической традицией Серебряного века. Автор рассматривает в своей книге эпизоды жизни и творчества двух поэтов, показывая глубинную взаимосвязь между двумя поэтическими системами. Жизненные события причудливо преломляются сквозь призму поэтических строк, становясь фактами уже не просто биографии, а литературной биографии — и некоторые особенности ахматовского поэтического языка хорошо слышны в стихах Бродского.
Книга Михаэля фон Альбрехта появилась из академических лекций и курсов для преподавателей. Тексты, которым она посвящена, относятся к четырем столетиям — от превращения Рима в мировую державу в борьбе с Карфагеном до позднего расцвета под властью Антонинов. Пространственные рамки не менее широки — не столько даже столица, сколько Италия, Галлия, Испания, Африка. Многообразны и жанры: от дидактики через ораторскую прозу и историографию, через записки, философский диалог — к художественному письму и роману.
«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.