Иосиф Бродский глазами современников (1996-2005) - [165]

Бродский переносил поэтику английских метафизиков на русскую почву, начиная с "Большой элегии Джону Донну" (1963), за которую Ахматова назвала его гением. В других стихах — таких как "Пенье без музыки" (1970), "Бабочка" (1973), "Горение" (1981) — он, по словам Чеслава Милоша, "пересмотрел, оживил и обогатил" поэтическую традицию XVII века. Что, по-вашему, заставило Бродского обратиться к великим елизаветинцам?

Не знаю. Думаю, он усматривал с ними духовную близость. Все поэты, великие в особенности, знают своих предшественников лучше, чем современников. Это почти всё, что я могу сказать. Можно провести параллели между замысловатой поэтикой, скажем, "Бабочки", и некоторыми стихами Джона Донна.

Вам не кажется, что четкость метафизического мышления, свойственная Бродскому, утрачена в современной поэзии?

Трудно сказать. Возможно, Бродский был инстинктивным метафизиком, в донновском смысле. Но я не уверен в этом, поскольку он был способен и на стихи-откровения, и на лирику величайшей простоты.

Бродского часто зачисляют в одну компанию с Чеславом Милошем, Шеймасом Хини, Дереком Уолкоттом, Марком Стрэндом и Лесом Марреем. Трое из них, кроме Бродского, стали Hoбелевскими лауреатами. Вы считаете их поэтами одного уровня или у вас своя иерархия?

Можно понять, почему его сравнивают с Милошем: оба изгнанники, оба славяне (хотя, конечно, Бродский был "иудейским славянином", если так можно сказать). Что до остальных, то думаю, что некая социальная иерархия существует и в литературном мире. Не могу обсуждать их отношения — я просто многого о них не знаю. Ему нравились бонвиваны, такие как Хини или Уолкотт. Он также любил интеллектуальные дуэли, а все эти литераторы — опытные дуэлянты.

Из этой пятерки только Бродский и Милош писали не по- английски, так что они изначально находились в более слабой позиции по сравнению с остальными. Может ли англоязычный читатель их оценить в полной мере?

Нет, разумеется. Чтобы постичь Бродского, нужно в первую очередь читать его по-русски. Тем не менее, поскольку он — как и Милош — жил в англоязычной среде и уделял довольно большое внимание своим переводам, у англоязычных читателей, как мне представляется, есть возможность приблизиться к оригиналу. Бродский существует в обоих языках как факт, а не только потому, что он, как всякий крупный поэт, был переведен. Он стал настолько крупной фигурой в литературе, что, на мой взгляд, оказал влияние и на английскую просодию. Разумеется, многие со мной в этом не согласятся.

Когда Иосиф был жив, британская пресса регулярно его публиковала. Как он вписывался в английскую поэтическую среду?

Не думаю, что он как-то вписывался. Английское общество куда менее гостеприимно, чем американское — по очевидным причинам. Иосиф любил Англию, но, по моему мнению, ему пришлось бы несравненно труднее, реши он поселиться здесь, а не в США. Хотя он был настолько упрямым и настолько великолепным, что, возможно, он и это преодолел бы!

Как вы думаете, что явилось причиной того, что британская пресса, включая литературное приложение к газете "Тайме", перестала публиковать Бродского?

Кто знает? Периодику вообще мало интересуют мертвые поэты, кроме, возможно, давно умерших.

Его книги трудно найти в лондонских магазинах, и работы о нем практически не рецензируются в английской прессе.

Сохранился ли какой-либо интерес к творчеству Бродского у английских поэтов и критиков?

Интерес есть, но давление "снизу" так велико, что Бродский утратил свои позиции. Но он вернется!

Как вы объясняете абсолютизм во взглядах Бродского на поэзию, пророческий тон, который, должно быть, кажется современным британским поэтам странным и даже высокомерным?

Это, опять же, можно объяснить русскими историческими условиями. В случае Бродского это сложилось из его личной судьбы, из того — пусть он и был склонен это преуменьшать, — что его история была символичной для определенного периода XX века, приведшего в конце концов к крушению Советского Союза.

Для американских и английских литературных кругов Бродский всегда был трудным, но интересным объектом. Какую реакцию он вызывал у вас?

Как я уже сказал, я не был с ним знаком лично, когда начинал его переводить. С другой стороны, с его помощью я осознал важность литературы, важность слова. Я это связываю с нашим еврейским происхождением — хотя Иосиф вряд ли согласился бы со мной! Мы, евреи, как мой отец всегда повторял — дети Книги.

Как бы вы описали духовный кругозор Бродского? Был он чуток к религии или не мог принимать любую веру без иронии?

Я думаю, что он воспринимал религию, хотя, опять- таки, это было малозаметно. Он был ироничен, это правда, по поводу официальных религий, и временами выглядел достаточно высокомерно — в этом отношении и во многих других — но в глубинном смысле он был религиозным, я бы даже сказал, богобоязненным.

Давайте поговорим о нем как о человеке. Бродский был нежным и грубым, скромным и высокомерным, я могу продолжать список противоречий в его характере. Какие из его качеств были вам особенно симпатичны?

Ну что в нем было обаятельного, так это, конечно, его обаяние! Но в нем был некий дух противоречия: если он видел, что вы его слишком начинали обожать, он делал нечто, что заставляло вас почти ненавидеть его. Но главное, что сейчас вспоминается, это его нежность, уязвимость — и невероятная щедрость, во всех смыслах.