Иоанн Кронштадтский - [12]
…Можно сказать, что Иоанн Кронштадтский впитал в себя «протасовский дух» на всех ступенях своего духовного образования, что, конечно, во многом и объясняет его взгляды, убеждения и представления о месте Церкви и священника в обществе, о взаимоотношении Церкви и государства, о государе как помазаннике Божием, о содержании православного богословия и его практическом воплощении, об отношении Русской церкви к нерелигиозной культуре, взглядам и ценностям…
Граф и понял, и смог найти способы воплотить замыслы своего патрона — Николая I. Службу свою в Святейшем синоде начал он с того, что разослал всем ректорам духовных академий и семинарий циркуляр с поручением, «дабы они свободно изложили, как они понимают богословию и какие улучшения полагали бы внести в нее». Особое одобрение получила записка ректора Вятской семинарии архимандрита Никодима (Казанцева), которому было поручено подготовить новый проект устава семинарии.
…Ненастный сентябрьский день 1838 года не предвещал ничего положительного. Никодим знал: если приглашают к обер-прокурору «явиться в ранний час и при параде», то готовься к неприятностям. Да и духовенство уже успело увидеть и понять за два прошедших года, что есть из себя новый обер-прокурор. Предчувствие не обмануло.
С хмурым лицом встретив посетителя и даже не подойдя под благословение, он пригласил его сесть в жесткое черное кресло, а сам стал мерно расхаживать по кабинету. Без каких-либо приуготовлений и объяснений он обрушился на архимандрита:
— Вы учились в семинариях и академиях не для себя, а для нас… Вы наши учителя в вере…
— Да, но паства ждет к себе образованного священства, — робко пытался вставить архимандрит.
— Но вас не понимают люди, стоящие в храме. Вы чуждаетесь практического богослужения… Не умеете ни петь, ни читать, не знаете церковного устава… Вами руководят дьячки, над вами издеваются начитанные мещане.
— В семинариях обучаются выходцы из духовного сословия, они вполне…
— Ваша богословия, — прервал генерал архимандрита, — очень выспренна, проповеди высоки.
— Но слово пастыря обращено ввысь…
Не замечая робких попыток посетителя хоть что-то пояснить, а, может, просто его не слыша, Протасов вышагивал по своему кабинету, то приближаясь, то удаляясь… Никодим понял, что надо молчать и дать обер-прокурору высказаться.
— Вы хотите быть и почитаться универсальными учеными, — говорил граф. — Это ошибка. У нас всякий кадет знает марш и ружье; моряк умеет назвать последний гвоздь корабля, знает его место и силу; инженер пересчитает всевозможные ломы, лопаты, крюки, канаты. А вы, духовные, не знаете ваших духовных вещей. Вы изобрели для себя какой-то новый язык, подобно медикам, математикам, морякам. Без толкования вас не поймешь. Это тоже нехорошо. Поучайте Закону Божьему так, чтобы вас понимал с первого раза последний мужик!
— Ваше превосходительство, — видя, что Протасов остановился на противоположной стороне стола и разглядывает какие-то бумаги, решил сказать несколько слов Никодим, — как вы изволите видеть, в моих бумагах я указал на недостатки и достоинства современных семинарий, а в проекте устава семинарского выразил мнение о том, что надо бы сделать для улучшения дела духовного образования.
— Читал. — Обер-прокурор оторвался от бумаг и в упор посмотрел на собеседника. — Подумай хорошенько и кратко скажи мне: что нужно изменить в семинарии? Как упростить существующие науки? Не нужно ли ввести новые? И какие именно? Может, что-то нужно сократить. Пойми, семинария не академия. Из академий идут в профессоры, им нужно много знать. Из семинарий поступают во священники по селам. Им надобно сельский быт знать и уметь быть полезными крестьянам даже в их делах житейских. На что такая огромная богословия сельскому священнику? К чему нужна ему философия, наука вольномыслия, вздоров, эгоизма, фанфаронств? Пусть лучше затвердит хорошенько катехизис и церковный устав, нотное пение. И довольно!
Заключительные слова «декламатора», как про себя называл Протасова Никодим, решительно его испугали.
— Я такого не писал, — испуганно проговорил он. — Богословие — опора практического священнодействия, научения паствы и стояния в вере! — как-то даже вызывающе заключил он.
— Я не спорить пригласил тебя, — сухо отреагировал обер-прокурор. — Ты не знаешь, что, когда я упомянул государю, что в семинариях читают философию, государь с гневом и в недоумении воскликнул: «Как? У духовных есть философия, эта несчастная, безбожная мятежная наука?! Изгнать ее!»
«Изгнание» и стало главным лозунгом, делом и козырем Протасова. Он наводил порядок в духовном образовании по своему разумению, доводя все до «отупляющей военщины», как называли это в своих дневниках многие духовные лица той поры. Но были и положительные, хотя и маленькие, моменты: обращено внимание на улучшение питания, чистоту в спальных комнатах, в которых теперь нельзя было находиться в течение дня, а для занятий выделялись специальные классы. Обеспечение, пусть и единообразной, но порядочной одеждой.
В 1840 году появились новые семинарские программы. Учащиеся приступили к изучению основ медицины, крестьянского хозяйства, естествознания, землемерия. Поверхностное, а другим оно и не могло быть, изучение названных дисциплин не превращало семинариста в квалифицированного специалиста — медика, агронома, зато ограничивало его возможности в достаточной мере овладеть специальностью духовной. Стало обычным делом, когда окончившие полный курс семинарии не знали элементарных вещей и доучивались уже в процессе служения на приходе.
Сергий Страгородский (1867–1944) возглавлял Русскую православную церковь в самые трагические периоды ее истории: во время становления коммунистического государства приложил все силы, чтобы найти правильную основу для взаимоотношений церкви и власти, довести до сознания всех верующих, что подчинение «атеистической власти» не является изменой Богу, что забота о благосостоянии Родины — обязанность каждого; во время Великой Отечественной войны призывал к борьбе против захватчиков и самоотверженному труду в тылу, под его руководством все православное русское духовенство активно помогало обороне страны, укрепляло патриотический дух русского народа, оказывало значительную материальную помощь фронту.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.