Иоахим Лелевель - [11]

Сейм Королевства Польского созывался раз в несколько лет на короткие четырехнедельные сессии. Он не имел законодательной инициативы, а с 1825 года был лишен права публичности заседаний. Тем не менее он оставался трибуной, с которой можно было критиковать политику правительства. Николай I собрал сессию сейма после длительного перерыва в мае 1830 года. Самым важным из представленных правительством палатам законопроектов было законодательство о семье. Спор, связанный с этим законодательством, тянулся уже в течение двух десятков лет; речь шла о том, как примирить действующий в Польше кодекс Наполеона с предписаниями церкви, претендовавшей на исключительное право решения вопроса о действительности и сохранении брака. В этом споре сторонники светского законодательства наталкивались на сопротивление епископата и консервативных слоев общества. Правительство в течение 15 лет меняло в этом вопросе свою позицию в безуспешных поисках компромисса. В конце концов оно пошло навстречу епископам и представило сейму ультраконсервативный проект. Он был встречен посольской палатой весьма отрицательно и как правительственный проект и как реакционный. Прения продолжались два дня, обе стороны обращались к различным аргументам и способам нажима. Лелевель выступал одним из последних. Его речь была сухой профессорской лекцией из области истории церковного права, начиная от эпохи Константина Великого; речь эта, вероятно, утомила палату. Однако важен был вывод: Лелевель предлагал, чтобы палата отвергла правительственный проект и сама приступила «к разработке нового законодательства по вопросам брака, никаким образом не связанного с религиозными принципами». В результате голосования, происходившего сразу после этой речи, правительственный законопроект был отвергнут 93 голосами против 22.

О своем участии в этой краткой сессии Лелевель позднее сказал, что «на сейме он мало говорил, но был весьма деятелен». За кулисами он готовил оппозиционные выступления, в частности по вопросам восстановления публичности заседаний сейма и свободы печати. Эти выступления не имели практических результатов, но они делали Лелевеля известным как смелого защитника национальных свобод. По городу, в университете, в литературных кофейных ходили преувеличенные слухи о безмерной отваге депутата из Желехова, вступающего в спор с грозным царем. Действительность была более скромной. Лелевель и в самом деле был человеком, не поддающимся давлению извне, он был также убежден в действенности общественного мнения. Однако не создается впечатления, чтобы в этот момент, за полгода перед взрывом восстания, Лелевель всерьез стремился повести страну по революционному пути.

4 Ноябрьская ночь

В последних днях июля 1830 года до Варшавы донеслась весть о революции, которая низвергла в Париже династию Бурбонов. Это известие взбудоражило всю Европу: воспоминание о предшествующей революции, начавшейся сорок лет назад, заставляло ожидать с надеждой или со страхом, что революция распространится из Франции на другие государства. Действительно, в сентябре бельгийцы вступили в борьбу против правивших в их стране голландцев. Остальная часть континента оставалась внешне спокойной, но в различных кругах готовились к дальнейшим событиям. В Италии, Германии, Австрии и Польше революционные элементы рассчитывали развернуть борьбу против своих правительств, если французское движение проявит наступательную силу. В то же время монархии Священного союза предпринимали военные приготовления, чтобы дать отпор революции. Николай I прощупывал почву в Берлине и в Вене в отношении возможности совместного выступления против взбунтовавшихся бельгийцев. Теперь, зная скрытую от современников закулисную сторону событий, мы ясно видим, что ни новая монархия Луи-Филиппа во Франции не намеревалась тогда провоцировать другие европейские дворы, ни эти дворы не приняли решения перейти в наступление. В то время, однако, ранней осенью 1830 года обе перспективы могли казаться несомненными: и то, что революция разольется по Европе, и то, что на Западе дело дойдет до большой войны между силами реакции и прогресса. Николай I отнюдь не скрывал, что в поход контрреволюции на Запад должна двинуться превосходно вооруженная и обученная польская армия.

Исследователи неоднократно высказывали предположение, что революционные круги Франции обратились тогда к своим братьям-карбонариям в Варшаве с просьбой, чтобы те предприняли в Польше вооруженную диверсию для спасения французской революции. Возможность, что такое обращение имело место, не исключена, хотя это не подтверждается ни одним достоверным источником. Нужно, однако, быть весьма низкого мнения о польских революционерах, чтобы полагать, что они схватились за оружие автоматически, по приказу из Парижа, во имя примитивно понятой международной солидарности, в то время когда французам, собственно, еще ничто не угрожало. У поляков были собственные мотивы для того, чтобы начать борьбу именно в этот момент, таким мотивом было как раз это намеченное выступление польской армии на запад.

В Варшаве в это время три политических центра взвешивали перспективы вооруженного восстания. Во-первых, в школе подхорунжих пехоты в течение уже двух лет существовала тайная организация, руководимая Петром Высоцким. Школа объединяла наиболее революционные элементы офицерской молодежи, ответвления организации существовали в других частях варшавского гарнизона. Во-вторых, к политике обратился уже знакомый нам кружок интеллигенции во главе с Маврицием Мохнацким, имевшим влияние на студенческую молодежь. В-третьих, речь идет о представителях сеймовой оппозиции, о таких людях, как Францишек Тшциньский, Валентый Зверковский, Ян Ольрих Шанецкий, Роман Солтык, и среди них Лелевель.