Инженер Средневековья - [36]

— Никогда об этом не задумывался. Думаю, что смогу тебе чем-то помочь.

— Очень надеюсь. Хотелось бы сделать нечто подобное. Это замечательно!

— Тебе так нравится моя рубашка?

— О да! Вчера вечером на меня произвел впечатление твой свитер, но это просто невероятно. Все такое крошечное!

— Если хочешь, забирай ее себе. Счастливого Рождества!

— Ура! Но не нужно дарить рождественские подарки сейчас, пан Конрад! Надо подождать до вечера.

— Как хочешь. Значит, вечером. И вообще, не называй меня «пан». Для друзей я Конрад, или просто Кон.

— Но это же будет неподобающе, пан Конрад! Если бы я обращалась к тебе не как к рыцарю, а как к простому мужчине, тогда получилось бы, что я спала с мужчиной до брака, а это грех.

Я растерялся.

— Ты же не замужем?

— Конечно, нет! — Она была удивлена.

— Наши… обычаи, кажется, различны. Объясни мне, пожалуйста — медленно, как будто ребенку, — о чем ты вообще говоришь?

Она с удивлением взглянула на меня, но пояснила:

— Ты — рыцарь. Я — незамужняя девушка незнатного происхождения. Ты имеешь право на любую незамужнюю женщину, которая тебе понравится. Таким образом, я обязана исполнять все, что ты пожелаешь. Если кто-то исполняет свои обязанности, это не может быть грехом. Для меня же спать с кем-то вне брака — по меньшей мере простительный грех.

Это были самые невероятные объяснения, основанные на праве насилия над женщиной, которые мне только приходилось слышать.

— У меня есть право на любую крестьянскую девушку?

Воспользоваться расположением женщины, которая забирается к вам прямо в постель, — это одно. А взять силой женщину, работающую в поле, — совсем другое, и это не для Конрада Шварца, нет уж, спасибо!

— Не только право, пан Конрад, но и обязанность! «Пан» — это обращение к рыцарю. Рыцарем может стать один из сотни, а страна нуждается в детях таких героев!

Чарльз Дарвин был прав, черт возьми! Рыцарство как генетическая программа улучшения вида?

— Но это ты пришла ко мне!

— Неправда, пан Конрад. Я просто прилегла поспать. Это ты взял меня. А я не сопротивлялась, чтобы спасти какую-нибудь другую девушку, которая могла быть не в настроении. Так что это удваивает мою добродетель.

Какой невероятно запутанный клубок оправданий! Ну, хорошо. Я откинулся на спину и задумался. Девушка наклонилась вперед, чтобы посмотреть в окно, и задела раны на руке и плече. Я вскрикнул от боли.

— Прости, пан Конрад. Я совсем забыла.

Она выпрыгнула из кровати и открыла занавешенное промасленным пергаментом окно, которое пропускало немного света, но разглядеть что-либо через него было невозможно. У нее и впрямь было красивое тело, стройное, но в меру округлое.

— Замечательный день! Ни облачка на голубом небе. Но уже поздно! Мы пропустили рождественскую мессу! Посмотри! Пар! Они уже топят баню. Побежали, а то опоздаем!

Я сел в кровати и начал искать свою одежду. В комнате было холодно.

— Нет. Нет, глупенький.

Она нагнулась к моим ногам, стянула с них носки и куда-то закинула. Затем сняла футболку, аккуратно сложила и отложила в сторону. Схватив мою руку, девушка потащила меня к двери, а потом вниз по ступеням. Мне было холодно, я был раздет и смущен, но все же последовал за ней через кухню и заднюю дверь к концу вереницы обнаженных людей, бегущих по холодной снежной белизне. Снег с каждой стороны более метра глубиной, однако к бане расчистили дорожку.

Мне всегда казалось, что баня — это скандинавский обычай, распространившийся повсеместно лишь в наши дни, но теперь я понял, что ошибался. Вероятно, проблема заключалась в том, что я всегда считал своих предков суровыми, героическими людьми, а бабушку — девственницей.

Эта баня отличалась от тех, что я видел раньше. Кирпичный купол со стенами толщиной более метра. Дым шел из маленького отверстия наверху, а сбоку открывалась маленькая дверь. Чтобы растопить сауну, внутри в течение четырех часов горели сосновые поленья. Затем огонь тушили, и через несколько минут, после того, как дым выпускался, туда забегали люди. Нагретая баня сохраняла тепло целый день.

Банщик вручил мне доску. Я последовал за Кристиной через дверь, только вот ей пришлось наклониться, а мне проползти через крошечный вход.

Дверь за мной закрылась, а дымовое отверстие заткнули. Я был окутан жарой и темнотой. Кто-то взял меня за руку и подвел к месту, куда нужно сесть. Мои ягодицы коснулись раскаленных камней, и я подскочил, ударившись головой о низкий потолок. Кто-то положил доску на кирпичную полку и усадил меня на нее. Как только глаза немного привыкли к темноте, я разглядел масляную лампу.

Силуэты вокруг приобрели расплывчатые очертания. Мы находились в круглом помещении, где при необходимости могли разместиться человек пятьдесят, но я насчитал лишь девять, включая самого себя. Напротив меня сидел русоволосый мужчина с обветренным лицом — пан Мешко, который вчера открыл нам ворота. Другого человека я видел впервые — красивый, мускулистый, примерно моего возраста. Он был высоким, по местным меркам, с очень светлыми волосами — намного светлее, чем у меня. В двадцатом веке я бы заподозрил, что он их обесцвечивает. Мужчина сидел, обняв своими сильными руками Илону и еще какую-то незнакомую мне женщину, которые просто светились от счастья. Третья женщина растирала мышцы его шеи и плеч.