Инженер Северцев - [19]

Северцев прошел в спальню переодеться. Вошла Анна и, прижав спиной дверь, взволнованно заговорила:

— Миша, ты долго будешь молчать? Я знаю, что из-за меня только неприятности, что я навредила тебе, но пойми меня: я боролась за тебя, по-бабьи глупо, но боролась за тебя, Мишенька! Нервы мои не выдерживают больше этой пытки, отругай меня, если заслужила, побей, только не молчи!..

Северцев улыбнулся, но ответить не успел: раздался звонок. Анна вышла в прихожую. «Миша, к тебе», — позвала она.

В столовой Северцев увидел чинно сидящего на диване модника со стиляжьей шевелюрой. Никандров!.. Гость был бы мало интересен, но сейчас Михаил Васильевич обрадовался и ему, как некой оттяжке все-таки трудного объяснения.

Молодой человек извинился за внезапное вторжение. Но он просто не рассчитывал застать Михаила Васильевича в главке. Во-первых, потому, что нет старого главка, и, во-вторых, как передавало их рудничное радио ОБС — «одна баба сказала» (гость непринужденно рассмеялся над собственной остротой), Михаил Васильевич вот-вот должен отбыть «туда». А ему, Никандрову, поручено передать письмо, написанное бывшими сотрудниками главка, которых Михаил Васильевич направил «туда» на работу и которые не все ему за это благодарны. (Тут гость ограничился полуулыбкой.) Например он, Никандров, вспоминает шахту с дрожью, как своего рода могилу, из которой чудом удалось выбраться…

Северцев подавил в себе желание выставить юнца за дверь.

Пока Михаил Васильевич читал длинное письмо, гость поддерживал светский разговор с хозяйкой. Поговорили, как полагается, о вещах, не имеющих никакого отношения к самому визиту. Потом молодой человек покаялся, что стал горным инженером по чистому недоразумению: виноват дядя, профессор Горного института… Зачем же он пошел учиться в Горный? Ах, боже мой, да просто туда легче было устроиться в сложившейся ситуации. Теперь-то переучиваться поздно… Но дядя устроит его к себе в аспирантуру, — не всем же нашим современникам хранить гордое молчание во глубине сибирских руд! (Молодой человек разрешил себе приятно осклабиться.) Кстати — о Сосновском руднике! Поселили там в итээровском общежитии, в комнате три человека. Отдельные номера дают только тем, кто связан узами Гименея, — хоть срочно женись! Воды горячей нет, уборная, простите за вульгарную деталь, холодная и во дворе, специально для награждения радикулитом. В столовой кормят безвкусно и даже настоящей медвежатиной, как в каменном веке… Вечерами просто-напросто некуда деться. В единственном Доме культуры абсолютная умора: крутят фильмы, которые он смотрел еще ребенком. Публика серая, словом перекинуться не с кем, хотя полно инженеров и техников. Кишмары, кишмары!.. — как поется, знаете ли, в одной блатной песенке…

Северцев спросил:

— Вы когда едете обратно?

— Видите ли… — замялся Никандров. — Целинника из меня не получилось… Мой предок возражал, но я уволился. Вернул выходное пособие и решил посвятить себя науке. Так сказать — каждому свое…

— Ага! Значит, теперь уже вы идете в науку, так сказать, по праву сибиряка, производственника? — уточнил Северцев.

— Формально — да. Но мне нужна характеристика, хотя бы сносная. Вот я и кланяюсь вам в ножки, как своему старому шефу, — закончил гость, и детская улыбка осветила его лицо.

Михаил Васильевич тихо посоветовал:

— Убирайся, негодяй, пока я не вышвырнул тебя…

Он был очень бледен. Вид его произвел на Никандрова достаточно сильное впечатление. Втянув голову в плечи и пятясь к прихожей, гость пролепетал извинение, проворно схватил с вешалки свое пальто, шапку, мигом очутился у входной двери, трясущимися руками отстегнул цепочку, повернул ручку английского замка и вылетел на лестницу.

Почувствовал себя в безопасности, он все-таки без излишнего промедления натянул на себя пальто, нахлобучил шапку. И, только спустившись уже на две ступеньки, крикнул закрывавшему дверь Северцеву:

— Поучать других вы мастер! А сами не хуже иных прочих в Москве окопались… Свою жену я, во всяком случае, не буду посылать к начальникам — выклянчивать…

Последние слова Никандрова дошли до Северцева, как сквозь вату в ушах. Он медленно, тяжело опускался на сундук. Резкой телефонной трели он не услышал. Подошедшая Аня встряхнула его за плечи и с силой вложила ему в руку телефонную трубку.

Переспросив два раза, кто звонит, Северцев с трудом узнал голос Гребнева — своего институтского товарища, а теперь начальника главка в Министерстве черной металлургии.

Собрав всю свою волю, Михаил Васильевич старался слушать и понимать, что тот говорил. Гребнев начал издалека — расспросил о министерских новостях, о слиянии главков, поинтересовался, какую предлагают новую работу Северцеву. А когда Михаил Васильевич ответил, что насчет этого пока ничего не известно, пожурил за скрытность: он уже слышал о Сосновском комбинате…

Северцев постепенно приходил в себя.

— Михаил, иди-ка ты к нам на работу, — продолжал Гребнев, — заместителем ко мне. Дело знакомое, горняцкое. Только дай согласие, а оформление перевода я возьму на себя, об этом не думай!

Предложение на первых порах понравилось Северцеву. Это был бы, пожалуй, самый лучший выход: все сразу стало бы на свои места… Однако, поблагодарив друга за внимание, он попросил дать ему несколько дней, чтобы можно было основательно поразмыслить, и обещал известить об ответе, не откладывая дела в долгий ящик. Гребнев еще несколько минут говорил о сугубо положительных сторонах такого варианта, божась, что ничего лучшего сейчас Михаил все равно не выдумает, не нужно терять драгоценные дни, — но подождать все же согласился.