Иными глазами. Очерки шанхайской жизни - [16]

Он ходил по полутемной парикмахерской, и «хлоп, хлоп» его хлопушки звучало удивленно, обиженно и негодующе.

— Вяченька, — сказала жена, все еще считавшая деньги, — тут 800 долларов не хватает. Видно, не углядела за сетками. Поди теперь ищи их. Горе какое!

— Отстань! — обозлился хозяин.

Ушли. Куда ушли? Может быть, к конкуренту? Сейчас война кончилась, везде огни, парикмахерские заработают. А тут пусто, темно… Ничего, наберу новых! Дур много. Я их выдрессирую. По ниточке будут… Но война кончилась. Дурам теперь легче жить станет… Может, набрать новых будет не так просто? Ничего. Наберу. Выдрессирую!

— Выдрессирую! — громко и злобно крикнул он.

— Ты о чем, Вяченька?

— Ни о чем! Отвяжись…

И хлопушка сказала «хлоп» с убедительной яростью.

Вопль шанхая

Утром женщины вооружаются корзинками и идут на базар.

На базаре пахнет сырым мясом и чем-то непонятным, но чрезвычайно неприятным. У непривычного человека на базаре кружится голова от этих сложных запахов, от слякоти на каменном полу, от гула голосов и выкриков продавцов. Поэтому для начала рекомендуется ходить с опытным человеком, с какой-нибудь знакомой, знающей все ходы и выходы. Она будет идти вперед решительной походкой человека, твердо знающего, что ему нужно, а вы будете плестись вслед за ней, стараясь сохранить равновесие на скользком полу.

Мимоходом она будет вас учить жизни, показывать, что на этом лотке продают только «буффало»[18], а там торгует овощами торговец, известный своей нечестностью, и покупать у этого торговца ни в коем случае нельзя. Видя вашу опытную знакомую, нечестный торговец выразительно и презрительно сплевывает на пол, а она, гордо вздернув голову, проплывает мимо, и вы сразу понимаете, что между этими двумя существует давняя и крепкая вражда.

Потом вы подходите к другому овощному лотку, у которого в позе глубокого отчаянья застыли фигуры с корзинами в руках, и узнаете новую цену на картошку и тоже застываете в позе отчаянья. Ваша опытная знакомая не теряется, ставит корзину на пол и, подбоченясь, начинает наступать на торговца. Между ними происходит красочный и яркий диалог на неизвестном лингвистам, но всем нам понятном языке, в результате торговец понижает цену, ваша знакомая успокаивается, и начинается церемония взвешивания.

Вы идете дальше, стараясь не поскользнуться на рыбьей чешуе, а ваша знакомая останавливается, поднимает большую рыбину и устремляет внимательный взор ей под жабры. Что она там видит, неизвестно, но на лице ее отражается неудовольствие, а вы с тоской чувствуете, что сложному искусству покупать на базаре надо терпеливо и долго учиться, и не каждому это искусство дается.

— В этих чертовых китайских весах я тоже ничего не понимаю, — признается ваша наставница, — а только надо делать вид, что вы все понимаете. Тыкайте пальцем и кричите: «Но коррект! Мор, мор!»[19] — и он обязательно прибавит.

А вокруг снуют представительницы прекрасного пола, вышедшие на утреннюю борьбу с жизнью, и решительна их поступь, а корзины в их руках напоминают оружие.

Среди них вы видите вчерашнюю «фам де люкс», которую можно было встретить раньше только в парикмахерской или в кафе. На ней почему-то надеты зеленые пижамные штаны — может быть, это специальный костюм для базара? Палец с красным ногтем угрожающе тычет в грудь мясного торговца. «Фам де люкс», видимо, уже освоилась с новой жизнью.

Вокруг гул голосов:

— Ливер. Уот? Севен?[20] Люба ты слышишь? Они с ума сошли!

— Буффало! Что он мне говорит? Я же вижу: буффало и буффало!

— Так ты дай на обед баранину.

— Как я могу дать баранину, когда у Исая расстройство. Ты же знаешь его желудок! Это не желудок, а горе жены.

— Боря немного заработал, так я хочу купить на четыре дня.

— А что? Вы что-нибудь слышали?

— При чем тут «слышали?» А просто спокойнее. Мало ли что…

— … Из туфы[21]. Совсем получается как творог.

Потом вы идете домой, и вокруг привычные и обычные картинки Шанхая.

На тротуарах валяются нищие, и мимо них, не глядя в их сторону, быстро и равнодушно проходят люди и бойко торгует переносный «съестной лоток», и тут же на тротуаре живет своей жизнью вся семья торговца, прихватив с собой самого маленького, который лежит в корзине, укутанный в какое-то тряпье.

Неподалеку пристроился цветочный торговец, и бледные розы вянут в жестяных банках на тротуаре. Дети его с нежного возраста приучаются к древней и освященной традициями профессии — торговле. Шестилетнее существо деловито пересчитывает деньги, а другое существо постарше, в косичках, торгуется с покупателем, сплевывает и презрительно отмахивается.

Через каждые пять шагов вы натыкаетесь на торговлю. На тротуаре разложены полотенца и носовые платки, и прохожие с привычной ловкостью перешагивают через них. На перекрестках стоят какие-то возбужденные и жестикулирующие люди:

— …Продать… перепродать… купить… перекупить…

Женщины с корзинками идут по тротуарам, перешагивая через полотенца и платки, обходят валяющихся и вопящих нищих, проталкиваются сквозь толпы продающих, «взывающих и глаголящих», идут сквозь душную атмосферу торгашеского города, и первое, что слышат они, перешагивая через порог, это голос своего безработного мужа, висящего на телефоне: