Иные песни - [33]

Господин Бербелек, не говоря ни слова, вышел. В коридоре-позвоночнике он разминулся с Зуэей; оглянувшись на него, рабыня свернула в туалет.

Алитея совершенно не интересовалась секретами аэростата: ее пригласила к себе эстле Амитасе. Господин Бербелек согласился, когда дочь спросила разрешения, поскольку не мог его не высказать; после вчерашней ночи Форма между ним и Шулимой полностью исключала отказ. Впоследствии он расспросил Алитею, что они делали. Та пожала плечами — Разговаривали, играли в шахматы, она разрешила мне примерить свои драгоценности. Ничего особенного. — Но господин Бербелек знал, что все именно так и начинается, наиболее беззащитны мы в скучной будничности.

Перед ужином его посетила неургийка. Звали ее Магдаленой Леезе. Она, вроде бы, хотела извиниться за свое вчерашнее поведение, только Иероним чувствовал за ее попытками втянуть его в открытую беседу какое-то скрытое намерение, конкретную цель. Но ведь они же не были знакомы, так, случайные товарищи по путешествию, что могло быть ей нужно? Хотела узнать про ночной ритуал? Только он не позволил ей запутать себя узами знакомства, отговорился тем, что нужно написать письма. Порте все время стоял в углу кабины — холодный контрапункт для неуклюжих попыток сердечности со стороны женщины.

Ужин был спокойным, все молчали, господин Бербелек тоже не стал выделяться. Желая всем спокойной ночи, капитан сообщил, что завтра утром они пролетят мимо Короля Бурь, нужно погасить все лишние лампы, спрятать масла, крепкие спиртные напитки, легковоспламеняющиеся субстанции, быть поосторожнее с курением.

Когда они уже возвращались по каютам, Амитасе задержала ненадолго Иеронима и Ихмета. — Мы еще не определили подробности вашего пребывания в Александрии. Лаэтития наверняка пригласит вас к себе во дворец; передаю приглашение от ее имени. Вы же наверняка не откажете? Эстлос? Господин Зайдар? — Нимрод глянул на Бербелека вроде как вопросительно, но Иероним стоял достаточно близко, чтобы его охватила корона охотника; он тут же понял контекст. Под одной крышей! Доступ днем и ночью! Запусти волка в кошару! Пригласи домой вампира! Жертве никогда не отказывают.

— С удовольствием.

Раздеваясь ко сну, господин Бербелек размышлял над мотивациями перса. То, что он склонял его к более скорой атаке, скрытного убийства, которое бы предупредило другое скрытное убийство, этому нечего удивляться — это лежало в его природе; он был тем, кем был, не нужно искать дополнительных мотивов для охотящегося волка: он волк, вот и охотится. Но-но. Предположим, что солгал, что он совсем даже и не видел тогда Шулимы в свите Чернокнижника, что он вообще не был в Херсонесе, что это какая-то шутка, месть, заговор…

Но тут же Иерониму пришла в голову другая мысль: ему не хочется верить, поскольку настолько глубоко погрузился в антосе Амитасе: еще немного, и уже не поверю в какую-либо подлость с ее стороны, даже если бы увидал ее собственными глазами; то есть, конечно, поверю, вот только она уже не будет иметь значения; гораздо более важным окажется самая малая улыбка Шулимы, ее удовлетворение мною, и я прощу.

Так кто же прав? На чьей стороне правда? В столкновении форм ни разум, ни логика не срабатывают, сколько существует свет, здесь мерка одна: сила. Между Зайдаром и Амитасе, как между молотом и другим молотом — как ударит, такую форму и примет. Вот господин Бербелек, правда, стратегос Бербелек, вот он мог бы….

Крик, смертельный визг, наполовину людской, наполовину животный, пронзил стенки каюты и подхватил Иеронима на ноги. Это снаружи, с балкона — направился он к двери, прежде, чем пришла мысль — так кричат, когда шрапнель разрывает внутренности, когда пуля расщепляет кости. Сам он был босиком, в одних штанах, открывая двери, споткнулся о порожек, выругался, теряя равновесие, и очесал висок о раму. Совершенно дезориентированный, господин Бербелек выскочил на прогулочную палубу.

Холодный ветер моментально выгнал остатки сонливости. Пан Бербелек сощурил глаза: после выхода из света в ночь, он видел все в форме двухмерных пятен тени. Во всяком случае, палуба была пуста — он поглядел в направлении носа и кормы, когда же он вновь повернул голову, на палубе уже кто-то был: из своей каюты, последней в ряду, кабины, вышел Ихмет Зайдар. Одетый в многоцветную, шелковую джибу, одной рукой он завернул ее длинные полы, вторую же руку сунул в дверь за лампой, после чего поднял источник света вверх. Свинья слегка колыхалась, тени затанцевали, изгнанные желтым сиянием. Ихмет указал на предохранительную сетку слева от себя. Они оба подошли, где-то на уровне каюты М ликотовая сетка была разрезана, в сплетениях зияла вертикальная дыра длиной в добрые четыре пуса: разорванные концы трепетали на ветру словно веревочные султаны.

Открывались очередные двери, появлялись другие пассажиры: заикающийся Кистей, Абель с Алитеей в поспешно наброшенных накидках, Порте с Антоном, потом два других вавилонянина и Шулима. Одни только Вукаций, Магдалена Леезе и семейство Треттов не заинтересовались причинами ночного шума.

В этой толкотне, когда все пропихивались поближе к источнику замешательства, достаточно было бы одно резкого рывка аэростата, чтобы кто-нибудь выпал через разрез, самого Иеронима уже несколько раз подталкивали к нему, балкон был очень узкий.