Иные песни - [150]

Алитея задумчиво прижала сложенный веер к левой ноздре. Еще только что она вздымала брови и качала головой; теперь же глядела на лунянку со спокойствием и, возможно, с веселым любопытством.

— Ну а адинатосы? Союз против какоморфии?

— Естественно, эстле, эта цель главная.

— Она не рассчитывает на то, что стратегос выживет.

— Нет. Если и вправду поведет в этхере атаку на их кратистоса… Нет. Останешься ты.

— Абель погиб в Сколиодои.

— Это с самого начала должна была быть женщина, морфа женщины.

— Могла ведь погибнуть и я.

— Не знаю. А могла?

— Но почему не какая-нибудь лунянка, наверняка у нее есть и другие дети, почему не кто-то из Лабиринта, кого она знает?

— Эгиптяне, земляне должны принять верховенство. Я всего лишь догадываюсь; подумай сама. Олжен быть кто-то из них, связанный с их кровью — но на самом деле обладающий морфой Госпожи. Другое тело, но имя того же самого божества.

— Я родила бы Давиду дочерей.

— Так.

— Начало Коллотропийской Династии. После падения Уральской Империи… На восток, на юг, до Черепашьей Реки и за ней, все Золотые Царства, и на север; возвращение в Кафтор, пустой трон в Кноссосе…

— Ты видишь это.

— Вижу. — Резко дернув головой, Алитея откинула за спину заплетенные в мелкие косички волосы, выпрямилась, глянула гыппиресу прямо в глаза; веером коснулась груди Аурелии. — Кому ты служишь? Кому принадлежишь? Зачем ты мне все это выдаешь?

Аурелия склонила голову.

— Именно для того. Я рытер Госпожи, ей я обязана проявить верность в первой степени.

— Следовательно?

— Под каким угодно именем и в каком угодно теле бы она себя проявила.

Аурелия опустилась на колено перед эстле Лятек, кафторское платье моментально пропиталось холодной водой Мареота. Лунянка прижала лицо к белому льну юбки эстле.

— Деспоина.

Алитея тут же схватила девушку за плечи, рванула вверх.

— Встань! Иначе увидят. Ведь я же — не она.

— Погляди на Лакатойю. Ведь ты же — и не она.

— Замолчи уже. Я должна все обдумать.

Аурелия энергично стряхнула воду с платья, с ткани поднялись шипящие облачка пара. Она глянула на верхнюю часть перистиля. Эстлос Бербелек дал пир — с театром, музыкой и танцами — для элиты александрийской аристократии; практически все приняли его приглашение. Местные газеты писали о «финансируемой частными источниками армии Иеронима Бербелека» и про «историческую победу Перуна Вистулии в Коленице». Количество фантастических сплетен относительно намерений Бербелека, которые Аурелия до сих пор услышала от гостей (а ведь еще не минула полночь), превышала всяческие мерки; сплетники противоречили сами себе в очередных разговорах, пирамида абсурда нарастала.

Быть может, именно Форма этого вечера спровоцировала Аврелию признаться в собственных предположениях дочке стратегоса; но, может, все дело было в Форме неожиданной сердечности и фамильярности, когда они вместе смеялись и искали украшение. Самые малые вещи часто решают о самых главных делах. Чем дольше задумчиво молчала эстле Лятек, тем больше Аурелия укреплялась в собственном мнении. Этот жест запястья. Этот тон голоса. Подъем головы, легкая улыбка, взгляд широко раскрытых глаз, эти глаза — точно такие же зеленые. И морфа ее неподвижности. Как вчера, когда Вечерняя Госпожа глянула на Аврелию. «Расскажи мне» — она произнесла только два слова. Аурелия рассказывала целый час.

— Пошли.

— Эстле.

— Расскажи мне поподробнее. Навуходоносор, Шулима, стратегос, условия. Но не то, о чем догадываешься, но что слышала.

Они вернулись в танцевальный зал. Аурелия старалась не поднимать голоса громче шепота; точно так же, инстинктивно, она отступила, оставаясь на расстоянии в шаг за эстле Лятек. Так они перемещались среди гостей, между слугами, доулосами, музыкантами и танцующими; к этому времени все уже перемешивались, запланированный хозяином порядок приема поддавался под нажимом временного давления со стороны приглашенных. Четвертый раз играли ямедию, потому что ее просили громче всего. Ямедия была компромиссом между классическими корейями, исполняемыми наемными специалистами, и «ритмикой простонародья», порожденной северными морфами. Танцевало более двадцати пар. Из колонного зала, из-за водных зеркал ежесекундно раздавались взрывы смеха: там выступала группа комедиантов из Крокодилополиса, дающая представление, в котором грубо насмехалась над Гипатией и эгипетскими аристократами — аристократы смеялись громче всего. Высоким пламенем горели все пирокийные лампы; под зеркалами подвесили добавочные лампионы: свет прожигал цветастые одежды, вползал под кожу гостей, теней просто не существовало, света было даже слишком много, он выливался наружу бурными волнами, на перистиль и на озеро, вместе с громкой музыкой. Когда развлекаются аристократы, об этом знает половина Александрии.

Алитея и Аурелия пробежали вдоль стен, один лишь раз задержавшись подольше, когда старый Кадий Птолемей спросил эстле Лятек про ее отца и не принял «Не знаю» в качестве ответа. Аурелия и вправду нигде не могла обнаружить ни стратегоса Бербелека, ни Вечерней Госпожи.

Стоящий в переходе к главному холлу сенешаль шепнул Алитее что-то на ухо: гыппирес не поняла быстрого пахлави. Эстле ответила на том же самом языке и указала веером в глубину дома. Сенешаль поклонился и дал знак одной из ожидавших невольниц. Та побежала выполнять приказание.