Иные миры, иные времена - [114]

Можно привести и другие примеры, которые показывают тонкость понимания Вами теологических вопросов и глубину мысли. Они побуждают к размышлениям, и я не осмелюсь комментировать их до тех пор, пока не перечитаю еще раз и не изучу тщательно Вашу книгу, потому что боюсь показать беспомощность своей мысли.

Я верю, что христиане будут в течение столетий читать вашу книгу «Principia Theologica»[7] и восхищаться ею.

Я, конечно, напишу Вам еще и изложу более подробно свое мнение об этом шедевре.

Молю Бога за Вас и Вашу работу и призываю на Вас Его благословение в наступающий праздник Пасхи.

Остаюсь бесконечно преданный Вам,

Вильям ХАНЖЕНС,

Божьей Милостью Архиепископ Йоркский 

Фредерик БРАУН ВНЕ ИГРЫ

Он сидел в удобном кресле, глядя на рубильник на противоположной стене, н в миллионный — или миллиардный? — раз думал, есть ли смысл рискнуть и выключить его. Миллионный — или миллиардный — потому что сегодня исполнилось ровно тридцать лет, как…

Возможно, он, Кайл Брадеи, погибнет, хотя и по неизвестной причине. Вряд ли от радиации — все атомные бомоы взорвались тридцать лет тому назад. И тем не менее, они уничтожили цивилизацию — для этой цели их было более чем достаточно. А по его подсчетам, жалкие остатки человечества могли возродиться не ранее, чем через сто лет.

КTO там сейчас, за силовым полем купола, оградившего его от неимоверных ужасов? Превратились ли люди в зверей? Или человечество было стерто с лица земли, уступив место менее воинственным тварям? Нет, хоть кто-то должен был выжить и рано или поздно начать все с начала, к может быть, память о нем и его деянии останется, пусть как легенда, и удержит остальных от подобного шага. А может, как раз наоборот.

Тридцать лет, подумал Брадеи. Он устало вздохнул.

С другой стороны, у него имелось все необходимое, а одиночество — не такая большая плата за жизнь.

Жить одному — лучше, чем умереть жуткой, уродливой смертью.

Так он считал тридцать лет назад, когда ему исполнилось тридцать семь. Так он считал сейчас, в шестьдесят семь. Он не жалел о своем поступке. Но он устал.

В миллионный — или миллиардный? — раз он думал, готов ли он рискнуть и выключить рубильник.

А вдруг человечеству не удалось вернуться хотя бы к подобию разумной жизни? Скажем, к земледелию.

Он мог бы помочь, дать дельные советы, и до самой старости наслаждаться уважением и признательностью.

И он не хотел умирать в одиночестве. Можно жить одному, и даже вполне сносно, но умирать — совсем другое дело. Лучше погибнуть от руки нео-варваров, которые, по его предположениям, сейчас бродят по земле.

Вряд ли, конечно, за тридцать лет они стали земледельцами.

Сегодняшний день должен стать решающим. Если верить хронометрам, а они в любом случае не могли намного ошибиться, прошло розно тридцать лет. Нади подождать еше несколько часов, чтобы отключить рубильник минута в минуту. Безвозвратно. Та самая безвозвратность, которая раньше удерживала его от подобного шага.

Если бы только силовой купол можно было отключать и включать по желанию! Но на создание силового поля ушло колоссальное количество энергии, которой почти не требовалось, чтобы поддерживать его.

Да, внезапно подумал он. Сомнениям — конец. Он выключит рубильник, как только пройдут эти несколько часов. Тридцатилетнее одиночество — срок слишком долгий.

Он не хотел оставаться один. Если бы только Мира, секретарша, не бросила его, когда… Слишком поздно, но он все равно вспоминал об этом в миллиардный раз.

Зачем так нелеао решила она разделить судьбу остального человечества, пожертвовала своей жизнью ради тех, кому все равно ничем нельзя было помочь? Ведь она любила его. И могла согласиться выйти за него замуж, если бы не вздумала поиграть в благородство. Но и он был слишком резок. Рассказав всю правду, он не дал ей времени опомниться. Как жаль, что она не согласилась.

Да, не повезло. Слишком поздно узнал он последние известия. Включив утром радио, он понял, что остались считанные часы. Нажав на кнопку звонка, он смотрел, как Мира входит в кабинет: красивая, спокойная, безмятежная. Можно было подумать, она никогда не читает газет, не слушает радио, просто не знает, что творится в мире.

— Дорогая моя, — произнес он, и глаза ее изумленно расширились при столь непривычном обращении, но она грациозно присела на краешек стула и открыла блокнот, чтобы, как всегда, записывать под диктовку; — Нет, Мира, — сказал он. — Мне надо поговорить с вами по личному — сугубо личному — делу. Я хочу сделать вам предложение.

Глаза ее расширились еще больше.

— Доктор Браден, вы… шутите?

— Нет. Никогда. Я знаю, что я старше вас, но надеюсь, разница в возрасте не так велика. Мне тридцать семь лет, хотя сейчас я выгляжу старше: слишком много пришлось работать в последние дни. А вам — двадцать семь?

— На прошлой неделе исполнилось двадцать восемь. Но дело не в возрасте. Если я отвечу «Это так неожиданно», вы можете решить, что я издеваюсь — слишком избитая фраза. Но ведь так оно и есть. Вы ведь даже, — она озорно улыбнулась, — не пробовали приставать. Первый корректный человек, у которого я работаю.

Браден засмеялся.

— Извините, пожалуйста. Я не знал, что это необходимо. Но, Мира, отнеситесь ко мне серьезно. Вы согласны выйти за меня замуж?