Интимный портрет дождя, или Личная жизнь писательницы - [8]

Ливень за окнами вдруг прекратился, будто кто-то враз обрубил струи дождя. Лишь страшно громыхал гром.

Мама сказала:

— Вот самая опасная погода. Сухой гром. Особенно страшна молния...

Не успела она договорить, как за окнами полыхнуло.

—Кажется, горим,.. — произнесла тетя Зина.

—Это молния, — сказала бабушка.

Мы распахнули кухонную дверь и высунулись на веранду. Там было темно и влажно. Очередная вспышка осветила помещение, и тут же загромыхало над потолком, будто гром осыпался на крышу. Что-то сильно ударило в дверь веранды, потом еще раз и еще, так что дверь дрогнула, соскочила с крючка и распахнулась. В проеме возник большой мокрый зверь, шерсть висела слипшимися космами, он казался черным, с него лила вода. Зверь спокойно оглядел нас и не спеша вошел. Он прошел в угол веранды и лег на кучу половиков, которые бабушка наспех посдергивала с веревки, когда началась гроза. Он положил большую голову на лапы и опять взглянул на нас умными усталыми глазами.

—Это волк! — вскрикнула мама, заталкивая нас на кухню. Мы упирались. — Саша, что же ты, убери детей!

—Не наводи панику, — сказал отец. — Это крупная немецкая овчарка.

—Да что ты-и, глаза-то горят желтым, это дикий зверь! В здешних лесах их видели, волков-то!

—Ну не гнать же его, — сказал папа. — Он промок и, похоже, простудился. К тому же это явно служебная собака, легла на подстилки, и глаза умные.

—Надо покормить, — сказала бабушка, протискиваясь бочком в дверной проем из кухни с тарелкой каши.

—Бабушка первым делом всех кормила, будь то человек, животное, птица. Возникни вдруг перед ней призрак, она бы и ему сунула под нос тарелку супа или кружку простокваши. Стой, куда? — крикнула мама, хватая бабушку за подол и затаскивая обратно на кухню.

—Да отстань ты, Милка! — вырывалась бабушка. — Пусти!

Воспользовавшись суматохой, я шмыгнула на веранду и бросилась к собаке. Мне хотелось накрыть песика пледом, чтобы он согрелся и обсох. Но отец схватил меня в охапку, унес в комнату и запер. Я заревела в голос.

Наутро ураган утих. Солнце, похожее на тщательно надраенную раскаленную сковороду, висело в жарком мареве высоко над крышей, от затопленной земли шел пар. Начинался зной. После бури установилась жаркая погода.

— Это Волк принес с собой хорошую погоду, — сообщил братик. — Он не простой пес, а волшебный.

Волк, накормленный и невозмутимый, лежал во дворе у калитки. Я бросилась к нему, чтобы погладить, но родители отогнали меня.

—Не подходи, тяпнет за ногу, будешь знать, — сказала мама. — Он еще к тебе не привык.

—А почему вам можно, а мне нельзя? — захныкала я.

— Мы взрослые, — последовал лаконичный ответ. Все утро я пыталась прорваться к Волку. Сбылась моя мечта, у нас, наконец-то, собака, да еще какая! Большая, важная! Вот бы погладить, поиграть с ней! Не пускают...

А родители ждали, что найдется хозяин собаки, или пес сам уйдет к хозяину. Но все оставалось по-прежнему. Волк не отходил от дома. «Может, его хозяин умер?» — с надеждой думала я.

Это был очень умный пес. Похоже, он был хорошо обучен. Соседские ребятишки бросали ему через забор куски колбасы и кости. Волк и бровью не вел. С земли он пищу не брал. Принимал еду только от бабушки, и только из миски. Наверно, решил, что бабушка здесь самая главная, коли стряпает и всех кормит.

Волк никогда не облаивал прохожих. Но если кто-нибудь хотел войти во двор, он вставал, загородив калитку, и по-особому страшно рычал. На меня и братика он не обращал внимания, на кота Алтына тоже. Когда я все же попыталась погладить Волка, он так рыкнул, что я отскочила, а кот, пригревшийся было на солнышке, свалился с крыльца.

Трогать себя пес позволял только бабушке и папе. Мне очень нравилось, что наш пес такой неприступный, серьезный. Это не какая-нибудь домашняя собачонка, которую можно трепать, как угодно, все стерпит за лакомый кусочек. Наш пес — зверь и почти что человек. Нет, он лучше. Иной человек тоже стерпит все за кусок хлеба... А мой пес — вот это да! Сильный, гордый! Я восхищалась своим зверем.

Через два дома от нас жила семья пастухов. Муж, жена и сыновья пасли по очереди колхозное стадо, ночами гнали самогон и пили запоем. Спохмела шли в лес с дробовиком и палили по белкам и птицам. У них каждый раз была новая собака на цепи. Собак они почему-то убивали. А может, съедали. Мечтали об умной пастушьей собаке, но у них заводились только глупые цепные псы.

Наш Волк им приглянулся, и пастух стал просить, чтобы мы его продали. Но наша семья наотрез отказалась.

—Дык эта ж не ваша собака, — сказал пастух.

—И не ваша, — ответил отец.

—Наша, — отрезала мама.

—Это не собака, а волк, он к нам из лесу прибежал, — встряла в разговор я.

—Ну вот, е-мое, псина чужая, — сказал пастух. — А ежели я хозяина приведу?

— Приводи, — сказал папа и увел Волка на веранду. Спустя несколько дней, поздно вечером, когда вся наша семья играла на кухне в домино, а Волк лежал возле калитки во дворе, вдруг послышались какие-то вопли. Они доносились снаружи. Мы сразу почуяли неладное и выскочили из избы. После яркого домашнего света тьма казалась непроглядной, ни зги не видать. В тишине вечера все звуки словно усиливались — яростный треск, крики, злобное рычанье со стороны калитки. Папа сбегал за фонариком и высветил угол двора. Мы увидели пастуха с сыновьями, цепь с ошейником, винтовку. Не винтовку — дробовик. В то время я не разбиралась в ружьях, да и теперь почти не вижу разницы.