Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II - [76]

Обедали мы у кн. Лобковича; затем я, сделав визиты графине Салтыковой и жене Петра Чернышова, отправился ко двору, где был парадный бал. Я танцовал три полонеза. Бал кончился в 7 часов, так как все устали и нуждались в отдыхе.

Забыл тебе сказать, что в галерее состоялся большой обед.

Императрица и их высочество сидели под балдахином, императрица посредине, а молодые супруги по бокам. Сзади ее величества стояли обер-шенк и обер-шталмейстер — двое Нарышкиных. Ее величество пила за здоровье иностранных послов, причем мы все встали, так как наш стол стоял отдельно от других и как раз против балдахина. В остальных частях галереи были поставлены четыре стола для особ первых четырех классов, мужчин и женщин. Хоры были полны зрителями, и там же стояли музыканты, которых не было слышно. Среди общего шума и звука труб, при тостах, знаменитый Нолли (Nolly) старался даром. Столы были узенькие и стояли в одну линию, под апельсинными деревьями, осенявшими гостей и придававшими галерее удивительно красивый вид.

Производств никаких не было. Ожидали назначения четырех статс-дам, но не дождались. Назначены только лица, долженствующие сообщить о браке великого князя иностранным двором. В Вену едет молодой гр. Румянцов; в Стокгольм — камер-юнкер кн. Куракин; в Берлин — камер-юнкер и директор академии наук, Домашнев (Domachenef); в Штутгарт — Рахманов (Rokmanof). 

Заезжал к Бемерам, приняли меня, по-видимому, холодно и натянуто, поэтому я скоро уехал к Нелединской, которая пригласила меня ужинать у ее отца. Вместе с нею мы поехали по городу смотреть иллюминацию. Наиболее богатая была у кн. Лобковича, а наиболее красивая у графини Брюс. Последняя представляла собою архитектурный фронтон, состоящий из четырех колонн, с карнизами и вращающимися вазами над ним. Все это было усеяно зелеными, красными и синими лампочками, похожими на бокальчики с налитою в них прозрачной жидкостью. Нелединская, которая бывала в Константинополе, у кн. Репнина, говорит, что это по-турецки. Громадная толпа народа, множество экипажей, и весьма мало порядка — почти нельзя было двигаться. Особенно красива была набережная Невы. Крепость, находящаяся на той стороне, была по архитектурным линиям усеяна лампочками, что производило особый эффект. Это, по-моему, было лучше всего.

Ужинал у Головиных, Нелединская рассказывала мне о Трубецкой, которую не любят за ее фальшивость; жаль, что эта молодая особа портится. Говорили мы также о графине Салтыковой-Чернышевой, которая, по словам Нелединской, зла как черт и жена в превосходной степени. Супружеская верность ее, однако же, не дорого стоит, потому что она безобразна. Маркиз очень ее расхваливает; едва ли он прав, если верить слухам. Должно быть судьба его такова, чтобы лица, носящие фамилию Чернышевых, вводили его в заблуждение.

Вторник, 8. — К брату.

Сегодня их высочество принимали поздравления. Говорят, что великий князь успел уже трижды доказать жене свою высочайшую любовь. Я был не совсем здоров и потому ко двору не ездил, что очень досадно, так как было много народа и у великой княгини целовали руку. Вечером состоялся парадный бал, на котором я хотя и присутствовал, но не танцовал. Мы с Мятлевым (Metelef) вели длинный разговор о капитуле, в который меня хотят принять, так как за меня стоит даже Перфильев, самый строгий член капитула.

После бала, все отправились смотреть апартаменты их высочеств; богато, красиво и со вкусом меблировано. Некоторые думают, что кн. Куракин, отправляющийся в Стокгольм, останется там посланником, а другие полагают, что туда вернется Симолин (Simolin).

Говорил с Ролэном, у кн. Лобковича, о Дании. Золотой век наук и искусств в этой стране зависел всецело от покойного короля[125], а не от Струэнзе и не от Брандта[126]. Все заслуги этих двух господ состоят в их физической бодрости, а знания последнего ограничиваются медициной, которую он практиковал.

Граф Сольмс не особенно доволен выбором Домашнева для посылки в Берлин; хоть он и камергер, а говорят — сын кучера.

Кн. Потемкин вчера претерпел великое унижение от кн. Орлова, который взял его за плечо и отодвинул назад, для того, чтобы самому идти тотчас же за императрицей. Новопожалованный князь промолчал, но стал грызть ногти с досады.

Императрица, мой друг, очень любит держать много собак. У нее их дюжина, и одна лучше другой. Когда она идет обедать, то берет с собою одну из своих любимиц. В столовой есть кресло, назначенное для императрицы, но она на него никогда не садится, а сажает собаку. К собаке приставлен паж, обязанный покрывать ее платком от мух и вообще подчиняться ее фантазиям. Вчера, одно из этих привилегированных животных пропало, и всю ночь целый город искал его. Счастливцем оказался лакей Кошелева, получивший за находку сто рублей.

Среда, 9. — К брату.

Утром был у генерала Мелиссино и гр. Брюля. Первого не застал дома, а со вторым виделся. Мы толковали о его положении, о надеждах, которые ему здесь подают, и о покровительстве, которое оказывает ему великий князь. Последний, при случае, дает понять, что у него теперь руки связаны, и что когда он будет царствовать, тогда найдет средства помочь своим протежэ. Между нами, мой друг, я думаю, что он будет плохим государем. У него мало подъема в душе, еще меньше философии в голове и мелочность во всем остальном. Вот тебе новое доказательство этого, которое ты можешь присоединить к прочим.