Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II - [78]

Пятница, 11. — К брату.

Сегодня я был приглашен к обеду Спиридовыми. Было много народа, плохой обед и мало занимательного. Но Спиридовы хорошие люди, и в их обществе всегда хорошо себя чувствуешь. После обеда я хотел ехать с визитами, но меня удержали для того, чтобы ехать смотреть китайские тени. Я когда-то видал их в Париже, и теперь они мне напомнили родину. Как бы ни были хороши путешествия, а все-таки мне часто вспоминается стих Бэллуа:

«Чем более смотрю на иностранцев,

Тем сильнее люблю родину».

После этого маленького спектакля, надо было вернуться к Спиридовым, чтобы завезти мальчика, их сына, ездившего со мною. Это совсем уж расстроило мои предположения. Заехав на полчаса к консулу, я вернулся домой, где и ужинал у маркиза. Ужин этот был настолько весел, насколько мог быть в таком обществе. Занимались музыкой, что мне не особенно понравилось, но за ужином я сел рядом с Брюлем и мы поговорили. Великий князь видимо к нему милостив. Сегодня утром он говорил с ним о делах и приглашал к себе на службу. Брюль не скрыл от него двух неудобств, которые он вполне основательно видит в этой службе. Во-первых, закон Петра Великого, по которому, всякий иностранец, желающий служить в России, понижается на одну степень в чине; во-вторых, громадные расстояния, которые приходится проезжать во время командировок. С первым неудобством великий князь согласился, а что касается второго, то сказал, что Брюлю ездить не придется, потому что он желает оставить его при себе. Все это очень лестно, но можно ли довериться человеку безхарактерному, сегодня отказывающемуся от того, что он говорил вчера? Горячая дружба великого князя к Разумовскому, так внезапно изменившаяся, должна служить уроком для каждого, вступающего на тот же путь. Говорят, что Разумовский обманул его, связавшись с покойной великой княгиней, но правда ли это? Мне, действительно, рассказывали, что в Москве, садясь на лошадь, великий князь сказал кн. Гагарину: «Побудьте с великой княгиней и не оставляйте ее». Такое же приказание он отдал и бар. Николаи, а потом оба, придя к великой княгине, застали ее наедине с Разумовским. Она попробовала от них отделаться, но когда они заявили, что исполняют приказание его высочества, то она отошла с Разумовским к окну, и там разговаривала с ним потихоньку. Гагарин и Николаи, из скромности, вышли в другую комнату. Вскоре вернулся великий князь, и, найдя свою жену наедине с Разумовским, спросил у Гагарина, почему тот не исполнил его приказания. А когда Гагарин рассказал, как было дело, то великий князь заметил: «Надо было оставаться, как я вас просил; у меня есть на это свои причины». Но что же все это доказывает? Что великий князь подозрителен, но это у него в характере. Я положительно не знаю, было ли что-нибудь между великой княгиней и Разумовским. Да, она обладала достаточным влиянием на мужа, чтобы заставить его подчиниться своей воле. Говорят, что она знала о намерении мужа произвести революцию, и пользовалась этим как средством держать его в руках. Она сама имела такое намерение, и конечно была бы в состоянии его выполнить, но только никак уж не в пользу мужа, а в свою собственную. Принц Вальдек говорил принцу Ангальту про великую княгиню: «Если уж эта не сделает революции, то никто ее не сделает».

Суббота, 12. — К брату.

Может быть я ошибаюсь, мой друг, но я недоволен своими кистями. Я хочу рисовать людей, а подлинные-то их физиономии от меня ускользают. Вместо того, чтобы схватить общее, а потом отделывать подробности, я привязываюсь к одной какой-нибудь черте, особенно мне понравившейся, а на остальные не обращаю внимания. Я бы должен был относиться к моим заметкам как политик и философ, а отношусь как наблюдатель и чувствующий человек. Просматривая иногда написанную мною страничку, я упрекаю себя или за сухость газетчика, или за эпикуреизм эгоиста. Кроме того, я слишком редко себя проверяю и слишком мало трачу времени на такую проверку. Но какое мне до этого дело? Буду продолжать как начал, не стесняясь.

Провел часа два у Голицина. Толковали о разных разностях, между прочим, о Домашневе. Он сын писателя, а не кучера; кучером-то был его дед. Но от кого бы он ни происходил, а все-таки, по словам Голицина, он человек умный и знающий, даже недурной поэт (на русском языке). Вечер кончил у Бемеров.

Воскресенье, 13. — К брату.

Ничего интересного, мой друг. Утром, по обыкновению, был куртаг. Великая княгиня много говорила, но ничего достопримечательного не сказала. Я считаю ее ограниченной, но старающейся преуспеть.

Понедельник, 14. — К брату.

Сегодня утром, мой друг, Леруа доставил мне свой труд о доходах Российской Империи, которые достигают 30 470 707 рублей. Я ему теперь поручил изучить расходы и таким образом мы пройдем через все, что хотим знать.

Обедал у Щербатовых и видел их дочь, Спиридову, которая нездорова. Читали разные пьесы. Мать ее ужинала у великого князя и возвратясь говорила, что теперешняя великая княгиня не похожа на прежнюю, да и вообще искренние люди далеко не так ее хвалят.

Вторник, 15. — К брату.

Обедал по-английски, у англиканского священника Таута (Taught), на Галерной (Galernhof). Это оказалось не особенно весело. Визит к Вельдену был более занимателен; Шамбрелина мила по-прежнему. До самого маскарада, то есть до семи часов, просидел у Бемеров. На маскараде целых два часа проходил и протанцовал с Юрасовой, которая никак не хотела от меня отвязаться. Она, впрочем, была хорошо одета и казалась очень хорошенькой; все у меня спрашивали, кто это такая. В конце бала встретил Шарлотту и Шамбрелину, с которыми и прохаживался. Это мне помешало поговорить со многими людьми, что было очень досадно. В полночь уехал к Бемерам пить чай, а потом вернулся домой и лег спать.