Интимные места Фортуны - [83]

— Домой тебя повезут в санитарном автомобиле, сука. Да и то, если повезет, — вставил Плакса издевательским тоном.

Едва возникнув, воодушевление начало спадать. Постепенно его сменили приглушенные обрывочные фразы, сопровождающие нескончаемое брожение, похожее на скрип перетянутых струн. Присутствовал и кураж, но сдержанный. Люди затягивали ремни и выпячивали подбородки, словно бросая вызов судьбе. Короткие реплики полушепотом звучали резко и сурово, в движениях появилась быстрота, и даже в заострившихся лицах появилось злое нетерпение, выдававшее внутреннюю озабоченность. На что они уповали, много ли веры было в их сердцах, оставалось загадкой, но мужества точно было с избытком, хоть с товарищем делись. Их внутренний пыл и энтузиазм превращали окружающую действительность в ирреальность, окутывали людей и предметы покровами тайны, так что само время и пространство, а не только убогие деревеньки, через которые они валили толпой, казались смутными и бесплотными. Получалось, именно люди несут в себе загадку, которая делает все вокруг непостижимым.

Где-то на марше к Луванкуру им навстречу попался австралиец на конной подводе. Платформа телеги была сплошь завалена мешками, на них-то он и растянулся в непринужденной позе, с таким беззаботно-ленивым видом покуривая сигарету, что Берну аж завидно стало. Полковник развернул своего коня и проскакал рядом с ним почти до конца колонны, непрерывно изрыгая потоки отборной брани, к немалому изумлению солдата, которого еще никогда в жизни не крыли столь долго, бегло и энергично, в столь изысканных выражениях, в которых не нашла бы ничего предосудительного ни одна леди. Он сел как положено, выкинул сигарету и выглядел теперь совершенно невинным, хоть и озадаченным. Солдаты были в восторге. Было самое время кому-нибудь сделать что-то, что обратило бы внимание на их сраную орду.

В Луванкуре связистов разместили в амбаре большой фермы, по левую руку от дороги на Бю, там, где она упиралась в главную улицу. Сам городок по сравнению с Бю казался привлекательным и цивилизованным и, похоже, обещал некоторые возможности приятного времяпрепровождения.

— Кутнем вечерком, — предложил Берн. — Придется ли еще когда-нибудь!

— Так не скажи, — откликнулся Мартлоу. — Еще не раз с вами, пацаны, нажремся до усрачки!

— А уж сегодня-то обязательно, — подытожил Шэм.

Освободившись от службы, они пошли прогуляться и исследовать городок на предмет возможности развлечься. И очень быстро обнаружили, что комфортабельные условия Луванкура привлекли сюда много совершенно ненужных здесь штабных офицеров и военных полицейских с их чрезмерно завышенными требованиями в отношении дисциплины. В единственной попавшейся им пивнушке в недолгие часы работы подавали горьковатое и безвкусное местное пиво. Попробовав, они решили, что французское пиво — достаточный повод перейти на сторону немцев. Упавший духом Берн тащился по улице, пока не набрел на военную лавку экспедиционного корпуса. Накануне капеллан обналичил Берну чек на пять фунтов, поэтому витрина лавки заинтересовала его своей роскошью. Там было все, как в Лондоне: ветчина, сыр, банки консервированных фруктов, оливки, сардины — райские кущи для голодного человека. Шэм и Мартлоу прошли мимо, а Берн зашел и остановился у прилавка. Он предполагал, что со спиртным могут возникнуть трудности, и намеревался купить только съестного, отложив алкогольный вопрос на потом. Ему хотелось конфет, миндального печенья, пирожных и засахаренных фруктов, которые он видел в витрине, и когда продавец, для солидности одетый по-военному, вышел к нему, он начал именно с просьбы о сладостях. Но продавец сразу же спросил у него удостоверение, на что Берн ответил, что никакого удостоверения у него нет и он намерен расплатиться наличными. Высокомерно отвернувшись, продавец сообщил, что здесь обслуживают только офицеров. Берн на мгновение замер, но второй продавец дружелюбно сообщил ему, что во дворе под навесом можно получить какао и печенье.

— Народ собирал деньги, чтобы обеспечить экспедиционные войска лавками для солдат, а вы говорите, что обслуживаете только офицеров, — с горячностью кинул он первому продавцу.

— Я тут ни при чем, — возразил тот. — Это ваши приказы, — и, повернувшись к Берну, добавил: — Вы можете купить какао и печенье во дворе, а оставаясь здесь, только наживете себе неприятностей.

Какао и печенье! Ослепленный яростью Берн вылетел из лавки так, что в дверях чуть не сбил с ног одного из этих «хозяев жизни» и даже не остановился, чтобы извиниться. Еще не остыв, он потом так описывал этот венец творения: «Какой-то сраный офицер изображает из себя Весту Тилли»[135], и это было вполне справедливое сравнение, с той лишь оговоркой, что речь шла о мужчине. А чудное явление бросило через плечо взгляд, полный оскорбленного достоинства, и, поколебавшись мгновение, продолжило свой путь, проявив христианское долготерпение перед докучливым вызовом. Берн поспешил догонять Шэма с Мартлоу и чуть не столкнулся с молодым Эвансом.

— Вы че, с дуба рухнули? — с удивлением глядя в перекошенное от гнева лицо Берна, поинтересовался жизнерадостный паренек. Берн схватил его левую руку.