Интервью - [87]

СК: В качестве примера расовых и культурных недоразумений можно привести реакцию на слово «ниггер», которое часто возникает в диалогах этого фильма: оно шокировало некоторых чистоплюев. Это слово имеет разные значения в зависимости от контекста и героя, его употребляющего.

КТ: Черные произносят его постоянно… Когда я сочинял своих героев и писал диалоги, я пытался сделать их как можно более правдивыми. И гарантирую, что поведение и речь моих персонажей в точности соответствуют тому, что они собой представляют. Орделл то и дело говорит «ниггер», потому что такова культура его речи. Огромная часть черных американцев употребляет это чертово слово две тысячи раз на дню. Орделл — один из них. И в его устах это слово не имеет никакой расовой коннотации. Когда Орделл называет Луиса «my nigger», — это комплимент высшего разряда, это означает «мой кореш», «мой брат». Во всех моих фильмах я постоянно играю словами, их звучанием, двойным смыслом… Мне нравится пляска языка, я люблю сделать так, чтобы речь моих героев состояла из свингующих слов. И можно сказать, что в этом фильме они пляшут со словом «ниггер» до изнеможения.

СК: Все говорят о твоей музыкальной эрудиции и о ее умелом использовании. Но не являются ли именно диалоги настоящей музыкой твоих фильмов? Я хочу сказать, что твоя работа с Сэмюэлом Л. Джексоном сравнима с партнерством автора песен и певца. Ты станешь для Сэмюэла Л. Джексона тем, кем Норман Уитфилд был для Марвина Гэя.

КТ: Блестящая аналогия. Обычно, когда мне задают вопросы о Сэмюэле, нас всегда сравнивают с парочкой Де Ниро — Скорсезе. Думаю, что никто не произносит мои диалоги с таким счастьем и с таким пониманием, как Сэм. Другие актеры тоже замечательны, но Сэм не довольствуется тем, что он хороший актер. Ему удается зацепить музыкальность моих диалогов и заразить ею зрителей. В речи черных гораздо больше музыкальной пластики, и когда Сэм произносит написанные мной слова, создается впечатление, что он их напевает. Однажды я ему сказал: «Сэм, никто так хорошо не играет музыку моих диалогов, как ты». И он мне вернул комплимент: «Квентин, никто, кроме тебя, не пишет такой прекрасной музыки». (Смеется).

СК: Ты дал Де Ниро роль почти немого персонажа, чтобы противопоставить его герою Сэмюэла Л. Джексона, у которого язык хорошо подвешен?

КТ: Конечно. Я считаю, что работа Де Ниро отменна, он сыграл невероятно тонко. Эта роль требовала сверхточного владения телесной пластикой. Говоря откровенно и без всякого преувеличения, Роберт Де Ниро — самый лучший, самый упрямый, самый безупречный актер, когда надо сыграть героя на глубине возможного перевоплощения. Когда он влезает в шкуру персонажа, то никаких зазоров не остается! Я ему рассказывал о роли по телефону, и вдруг он меня спрашивает: «Что носит этот говнюк?» (Смеется). Он действительно невероятно глубоко проник в образ Луиса. У нас был восхитительный момент во время подготовительного периода. Мы выбирали костюмы и аксессуары: какое оружие он использует, нужны ли ему водительские права, какие сигареты он будет курить и т. д. Короче, мы пришли в отдел бижутерии. Я подумал: «Луис ничего такого не наденет, это не его стиль, у него даже часов не будет». В эту секунду Де Ниро посмотрел на меня и говорит: «Знаешь, по-моему, Луис все это дерьмо не носит, как думаешь…» (Смеется). А когда видишь Де Ниро в других фильмах, на нем навешано столько побрякушек. (Смеется). Тот эпизод в магазине восхитительно продемонстрировал наше взаимопонимание.

СК: Ты остаешься и теперь зрителем-фанатом?

КТ: Да. Но в кино я бываю гораздо реже. Раньше я только и делал, что смотрел фильмы. Сейчас я трачу время на то, чтобы изучить что-то другое. Я, например, неплохо занимаюсь спортом, продолжаю много читать… Но по-прежнему влюблен в кино. Только что начал собирать личную коллекцию старых фильмов, настоящие шестнадцати- и тридцатипятимиллиметровые копии — это меня займет на ближайшие годы. Забавно — меня часто спрашивают, что же я думаю о новых технологиях, купил ли я какой-нибудь новый суперприбор… А я иду в противоположную сторону, хватаю кинопроектор с шестнадцатимиллиметровой пленкой и погружаюсь в историю кино.

Для меня очень важна правда Эрик Бауэр / 1998

ЭРИК БАУЭР: В «Джеки Браун» вы стремились сделать диалоги более естественными. Это резко контрастирует с традиционными для вас стилизованными диалогами.

КВЕНТИН ТАРАНТИНО: До «Джеки» я поставил лишь два фильма; подождите, пока на моем счету будет штук шесть, а потом уж начинайте навешивать ярлыки. Действие «Бешеных псов», «Криминального чтива» и поставленных по моим сценариям «Настоящей любви» (Тони Скотт) и «Прирожденных убийц» (Оливер Стоун) происходит в моей собственной вселенной, но они от этого не превращаются в фантастику. События же этой картины разворачиваются не в моей вселенной, а во вселенной Элмора Леонарда, мне было интересно ставить фильм вне своего мирка. Из-за этого мне хотелось показаться сверхреалистом. Чтобы добиться иного, чем прежде, внешнего облика картины, я сменил оператора — получилось все равно здорово, но чуть более правдоподобно, чуть меньше похоже на кино. Вообще мне нравится строить декорации. В «Джеки Браун» я этим не занимался. Все сцены сняты на натуре.