Интервью с Уильямом Берроузом - [19]

В.: Изменятся ли общественные структуры, если избавиться от денег?

О.: В 1959-м в «Уходящих минутах» я писал: «Я ослаб я еле могу дотащиться домой милая доллар рухнул». «Уходящие минуты», первый эксперименте методом «нарезки», оказались пророческой книгой. Видите ли, с деньгами не все ладно: их требуется больше и больше, а покупать удается все меньше и меньше. Деньги — как джанк. Доза, от которой вставило в понедельник, в пятницу уже не действует. Нам грозит международная инфляция, подобная той, что постигла Германию в конце Первой мировой. Толстосумы отчаянно копят золото, алмазы, антиквариат, картины, редкие книги, марки, еду, спиртное, лекарства, инструменты, оружие.

Потомок одной известной банкирской династии раскрыл мне фамильный секрет. Когда молодой банкир достигает определенной степени ответственности и сознательности, его проводят в комнату, увешанную портретами предков; посредине стоит великолепный золоченый унитаз. Сюда наследник приходит каждый день и испражняется в окружении портретов до тех пор, пока не понимает: деньги — это говно. Чем же питается денежная машина, что она превращает в дерьмо — в деньги? Молодость, непосредственность, жизнь, красоту, но главное — творческий дух. Она глотает качество, испражняясь количеством. Раньше денежная машина питалась умеренно из богатой кладовой, а съеденное ею успевало восстанавливаться. Теперь машина ест гораздо быстрей, и ресурсы восстанавливаться не успевают. Вот почему деньги дешевеют. Люди тратят их на съедаемое машиной. Однако чем больше машина жрет, тем меньше остается. Получается, деньги всегда покупают меньше.

Процесс расширяется в геометрической прогрессии. Если Запад первым не начнет ядерную войну, вся денежная система развалится на части из-за неумеренного, безудержного поглощения жизни, искусства, цвета, красоты ради производства большего количества говна, покупающего все меньше и меньше жизни, искусства, цвета, красоты, потому что покупать становится почти нечего. Машина все пожирает. Настанет время, когда деньги не смогут купить ничего, потому как ничего не останется. Деньги самоуничтожатся.

В.: Столпы хиппи и битников вроде Гинзберга хотят преобразить мир посредством любви и ненасилия. Вы разделяете их интересы?

О.: Решительно нет. Власть имущие добровольно не устранятся, а цветы копам дарить бесполезно. Подобный образ мышления поощряется истеблишментом — еще бы, нет ничего лучше любви и ненасилия! Лучше сбросьте цветочный горшок с верхнего этажа копу на голову — вот как им нужно цветы дарить.

В.: Вы верите, что разоружение принесет мир?

О.: Нет. Такого не будет по одной простой причине: пока существует оружие, разоружения не будет. Абсурдная трата денежных средств на вооружение — это в первую очередь отросток основного стереотипа, нации. Пока ее не искоренили, пока не избавились от биологической семьи, ни о каком разоружении речи идти не может… Будут только всякие комитеты и бредовая болтовня.

В.: Что выдумаете о смертной казни?

О.: Варварский обычай. Он, само собой, должен быть повсеместно искоренен.

В.: Добро и зло существуют?

О.: Не в абсолютной форме. Добро и зло каждый оценивает по-своему, исходя из собственных нужд и особенностей организма. То, что угрожает человеку или биологическому виду в целом, считается злом с точки зрения такого человека или вида. Наивно говорить о каких-то абсолютных понятиях; все рассматривается с позиции условий существования конкретного человека, биологического вида или социума.

В.: Что вы думаете о системе уголовных наказаний?

О.: Абсурд, пережиток Средневековья. Общество намеренно создает преступников и сплавляет их в огромные концентрационные лагеря. Диктат не контролирует так называемые криминальные элементы, многие из которых считаются психопатами. Стоит зачислить таких в ряды преступников, и неприятностей они уже не доставят. Их на всю жизнь вовлекают в игру в полицейских и бандитов. Сейчас власти расширяют пределы концентрационного лагеря, создавая новые законы. Если их привести в действие, то в концлагере окажутся почти все, а остальным придется за ними приглядывать.

Власти зашли в тупик. Им придется либо признать, что все это — фарс, в котором законы ничего не значат, либо изменить законодательство, либо эти законы исполнять. Однако ничего из перечисленного власти не сделают, потому как боятся. Признаться в том, что законодательство-фарс, они не могут. Изменить законодательство им страшно. А вот исполнение этих законов, разумеется, опаснее всего: ведь в Америке тридцать, а то и сорок миллионов человек окажутся за решеткой. Сколько сил и средств уйдет, пока всех арестуют, осудят и посадят! Страна превратится в застенок — горстка охранников и основная масса преступников. Молодежь сядет на нары, и где тогда окажется национальная оборона? Случись война, из кого набирать армию?

Власти тянут, стараясь выиграть время, как поступает и Англия. Никаких существенных изменений никто проводить не станет. Все говорят, мол, здесь подобного случиться не может: во Франции случилось, но Англия — дело другое. Запад тупо пытается заставить работать систему, которая в принципе неработоспособна.