Интервью о морском змее - [18]

— Да о чем же я думаю? — воскликнул вдруг Бедфорд. — Ведь у меня среди поклажи есть кирка и небольшой топор. Можно сколоть лед по сторонам и таким образом расширить отверстие.

Так и сделали: разгрузили нарты, нашли нужные орудия, и доктор с Белкиным усердно взялись за работу. Им пришлось немало потрудиться, но зато в конце концов все обошлось благополучно, и собаки смогли протащить сани через узкое отверстие.

Было уже девять часов вечера и решили дальше не идти, а заночевать около ледяных скал. Ночь была теплая, тихая и светлая; американцам, непривычным к северным ночам, казалось, что все еще день. Утомленные долгой дорогой, все скоро заснули, забравшись в нарты. Не спалось только Белкину. Он не захотел стеснять товарищей и улегся прямо на снегу, неподалеку от нарт, говоря, что ему так удобнее. Глядя в ясное светлое небо, Белкин вспоминал всю свою жизнь и невольно думал о сегодняшней встрече. Таких девушек он никогда еще не встречал, да и вообще мало общался с женщинами, — все было как-то не до того. Белкин рано лишился отца, служившего механиком на одном из московских заводов. Пришлось бросить учение и самому взяться за работу. Вскоре умерла и мать. Война с Германией застала его девятнадцатилетним мальчиком. В 1915 году забрали в солдаты, затем произошла революция, а потом началась и гражданская война. После Октябрьского переворота ему удалось поступить в школу летчиков и в последние годы гражданской войны он уже отличался как смелый и решительный защитник революции. Вся одинокая жизнь вспоминалась ему сейчас. Эта девушка так ласково говорила с ним, он чувствовал себя с нею так просто и легко. «Какая она простая и хорошая!» — думал он, засыпая.

Утром снова отправились в путь. Снежная равнина кончилась, и теперь они шли или, вернее, быстро катились на лыжах по покатой обледенелой горе. Ледяные скалы часто загораживали путь, и они с трудом пробирались через узкие проходы между огромными глыбами льда. Особенно трудно было провозить нагруженные парты; часто приходилось помогать собакам вытаскивать их на открытое место. Больше всех доставалось доктору Флиту. Обладая необыкновенной силой, он часто тянул на себе нарты и в конце концов совершенно измучился.

— Удивительно! — сказал Торопов, обращаясь к американцам. — Мы все время куда-то катимся. Не понимаю, что это значит!

— Ваша правда, мы именно катимся вниз. Вот посмотрите на барометр[22]. Если хотите знать, так мы сейчас спустились уже на 125 метров ниже места нашей ночевки, — спокойно ответил Бедфорд, быстро катясь на лыжах по обледенелой горе.

Спуск все продолжался; к вечеру ртуть в барометре стояла еще выше. За день спустились метров на 200. Для ночлега выбрали место поудобнее, поставив нарты между двумя глыбами льда. Утром заметно потемнело, тучи заволокли небо, было похоже, что пойдет мокрый снег или даже дождь. Идти становилось все труднее и труднее: снег прилипал к лыжам и был очень неглубок. Подвигались вперед медленно. Вдали показалась какая-то темная гряда.

— У вас зоркие глаза, Андрей Григорьевич, — обратился к летчику Торопов, — может, вы рассмотрите, что там такое чернеется?

— По-моему, это горы, — ответил тот, наводя бинокль, — только не ледяные, какие мы встречали до сих пор, а просто какие-то холмы, кое-где покрытые снегом.

— Знаете что, — сказал Бедфорд, посмотрев на барометр, — мы спустились еще на 75 метров. Интересно знать, долго ли мы будем катиться вниз!

— Во всяком случае, на лыжах мы не сможем долго идти, — заметил ему племянник, — смотрите, снег кончается, кое-где видна уже земля.

Действительно, с лыжами приходилось проститься: чем ближе они подходили к холмам, тем тоньше становился слой снега.

— Да ведь и нарты нам не провести по земле, — сказал доктор, все время помогавший собакам тащить тяжелые сани. — Что же делать, неужели возвращаться назад? Какая досада! Я уверен, что за этими холмами начнутся самые интересные места.

— Тут так тепло, — отозвался Глинский, — никак не более 1 градуса мороза. При такой температуре могут жить многие животные, обидно поворачивать назад, когда можно столкнуться с каким-нибудь зверем.

— Кто о чем, а вы, Дмитрий Николаевич, только и думаете о зверях, вас хлебом не корми, а дай полюбоваться на всяких страшилищ. Я помню, как в Московском зоопарке[23] вы возились со змеями и прочей мерзостью, — шутя поддразнил его Торопов.

— Мерзость! Вот тоже сказали! — обиженно возразил зоолог. — Совсем это не мерзость. Если б вы знали, какие это замечательные животные!

— Вот что, товарищи, — предложил Белкин, — нам все-таки следует серьезно подумать, как быть с нартами и лыжами. Дальше идти совсем невозможно.

Все согласились с ним. Неподалеку от холмов сделали привал и обсудили, как лучше поступить. О возвращении назад никто не хотел и слышать: слишком обидно было поворачивать, пройдя с таким трудом через ледяные скалы и потратив столько сил на перевозку нарт.

Оставалось одно: двум из компании остаться на месте, стеречь нарты, кормить собак и дожидаться возвращения товарищей.

Но тут вышло другое затруднение: всем хотелось идти вперед. Чтобы разрешить спор и добиться чего-нибудь определенного, Бедфорд бросил жребий и сказал, обращаясь к племяннику: