Интернет-журнал Виноградова. №4, 2011 - [4]
Толпа поддержала его радостным улюлюканьем.
– Чердак, нормально? Не туго затянул? – с заботой и тревогой спросил раненного товарища тот, кого назвали Дирижёр. Впрочем, у него было много прозвищ.
– Пасиба, братуха… Ничё так… Намана… Ты прям дохтур, йопта! – Чердак оскалился, извернулся, и похлопал Дирижёра по плечу здоровой рукой.
– Так, Скорп. Кого тут ещё латать? Чердак в норме… Ещё пострадавшие?
– Не-не, порядок у всех. Я пять минут назад обходил. Синяки, ссадины. Может пару вывихов. Ничего военного. Ты и так много всего делаешь. Сейчас ты пока не нужен. Отдохни, – черноволосый широко улыбнулся Дирижёру.
– Ладно, ребята… я отползу в сторону. Чуть что кому нужно – зовите.
– Не вопрос. Ещё раз пасиба, Дир. Мы бы без тя ваще пропали, йопта! Молодцом, пацанчик! Молодцом! – Чердак кивнул в знак почтения.
И Дирижёр покинул расположение своего маленького отряда. Оставил израненных, избитых мальчишек, возрастом от четырнадцати до семнадцати лет. Самому же Дирижёру было пятнадцать. Они остались за спиной. Воины грязных дворов, стоящие на страже тишины и покоя улиц, где ночью не горят фонари. Злобные, бритые выродки были отброшены щенками. Бритые выродки проиграли в этом бою. Но Дирижёр боялся, что они вернутся. Он вообще много и часто боялся. Тем и жил.
Вдали, где остался вожак их стаи, Скорп, звучали тихие разговоры, перемежающиеся усталой бранью. Там потрескивало два костра. И в небо тянулись сизые столбики сигаретного дыма.
– Дир! Ну что ты тут? Сильно пострадал? Скины ублюдки…
– А… Скорп… Да в норме я… Нос разбит вроде, и рёбра болят. Я был чертовски плох сегодня.
– Учитывая, что против тебя оказался дыбилоид в два твоих роста, и с габаритами шкафа-купе, ты отлично справился.
– Ну да… Заставил его бить себя пока вы не подошли, и не завалили быдлана втроём.
– Быдлан, Дир… Правильное слово. А ведь и мы тоже… Быдланы. Не считаешь? – Скорп вскинул голову вверх, где в разрывах облаков показалась полная, будто кровью облитая луна.
– Да ну, наврядли. У нас мечта есть. У всех нас мечта. Твоя мечта. Помнишь её?
– Ещё бы. Я хотел… Да и сейчас хочу, чтоб было тут тихо и спокойно. А-то, понимаешь, шастает всякое отродье, к девчонкам пристаёт. Парней местных чмырит… а что мы, не район? Вон у Алексеевских всё пучком. На ХТЗ ни одна крыса не сунется. Боятся. А мы вечно. Как передовая. Мы и центр. Но с центром ясно всё. Там уже давно не поймёшь, кто где тусит, и чьи где владения.
– Луна… Луна сегодня красивая, Скорп. А по делу… Немышлянские тоже рано или поздно к нам сунутся. Вон косятся как нехорошо. Только найдут повод. Хоть бы дали недельку. Ребята вымотались сегодня. Все на взводе.
– Слушай, Дир… а что тебя грызёт-то? Вижу ведь, что неспокойно тебе. И Чердак говорит: «Иди дохтура глянь, вааще он плохой. Мот приболел чучкаря?».
– Да нет, нормально всё… Слушай Скорп… я глупый совсем, да?
– Брось. Поумнее многих. Так что с тобой? Говори? Или мы не друзья?
– Я вот думаю… А когда это кончится? Хотел бы верить, мол, двадцатник, и всё. И цивильно, тихо. Без разборок. И не верится. А кажется, вот разменяем двадцать – и всё только усугубится. И вечно так.
– Вечно? – Скорп хитро улыбнулся. – Дай краба, Дир!
Дирижёр протянул руку. И друзья обменялись долгим, крепким, почтительным рукопожатием. Скорп сильнее сжал пальцы. Суставы Дира хрустнули, но его лицо оставалось серым, недвижным.
– Дир! Смотри! Смотри внимательно! Что ты видишь? Что видишь твою налево!? – зло прошипел Скорп.
– Кровь вижу. По локоть. У обоих, – сквозь зубы процедил Дирижёр.
– Верно. Кровь. И брось свои сопливые мысли. Этой крови ещё будет много. И до двадцати, и после! Пропащие мы, смекаешь? Пропащие нафиг! Хочешь тишины? Хочешь покоя да? Так вот, НЕ БУДЕТ!!! Тишина и покой – это для богатеньких где-нибудь в Европе. А тут тебе не Европа…
– А что тут? Что?!
– Тут пекло. А мы черти. Знай, покуда у тебя лапки в крови, счастья тебе не видать. Да и потом, как отмоешься… Кошмары мучать будут. Или с ума сойдёшь. Вот мне семнадцать. А я уже всё в этой жизни видел. Ты видел почти всё. Нужно нам это. Тебе, мне, ребятам. Поверь, лучше чем дурь по вене пускать. Лучше чем эмблемки и магнитолы с тачек свинчивать. Наш бой! Наши улицы! Наш дом! И никому, слышишь, Дир! Никому ЭТОГО у нас не отнять, ЭТОГО из нас не выбить. Ты всё ещё веришь в мою мечту?
– Я… Прости, Скорп… Я верю в твою… в нашу мечту.
– Вот и славно! – сказал Скорп, и, наконец, прервал это жестокое рукопожатие.
Прошли годы. Как водится, не все щенки становятся псами. И их не минула чаша сия. Чердак сгинул где-то в кабацкой драке, нарвавшись на перо. Скорп истёк кровью после очередной потасовки. Только Дирижёр часто приходил по осени к трубам ТЭЦ. Брал с собой чекушку водки. И выливал на сырую, холодную землю, в дань памяти по погибшим друзьям, которые даже до восемнадцати не дожили. Их мечта не сбылась. На районе так и остались толпы мрази.
Но они старались всё равно. Из последних сил старались. Иногда Дир брал с собой пару старых, ещё с тех времён, друганов, немногих уцелевших, и бродил по улицам, где власть уже поставила фонари… По улицам ныне светлым, но всё таким же опасным. Дир был вожаком остатков стаи. Он боялся. Он вообще много и часто боялся. Постоянно боялся за друзей и близких. В этом и была его сила.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.
Триптих знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009) – это перекрестки встреч Мужчины и Женщины, научившихся за века сочинять престранные любовные послания. Их они умеют передавать разными способами, так что порой циркуль скажет больше, чем текст признания. Ведь как бы ни искривлялось Время и как бы ни сопротивлялось Пространство, Любовь умеет их одолевать.
Книга о жизни, о соединенности и разобщенности: просто о жизни. Москву и Таллинн соединяет только один поезд. Женственность Москвы неоспорима, но Таллинн – это импозантный иностранец. Герои и персонажи живут в существовании и ощущении образа этого некоего реального и странного поезда, где смешиваются судьбы, казалось бы, случайных попутчиков или тех, кто кажется знакомым или родным, но стрелки сходятся или разъединяются, и никогда не знаешь заранее, что произойдет на следующем полустанке, кто окажется рядом с тобой на соседней полке, кто разделит твои желания и принципы, разбередит душу или наступит в нее не совсем чистыми ногами.
На пути к мечте герой преодолевает пять континентов: обучается в джунглях, выживает в Африке, влюбляется в Бразилии. И повсюду его преследует пугающий демон. Книга написана в традициях магического реализма, ломая ощущение времени. Эта история вдохновляет на приключения и побуждает верить в себя.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.