Интернет-журнал Виноградова. №4, 2011 - [3]

А может, есть, но мы не знаем где.

И до меня ведь тоже люди жили –

Теперь их голоса звучат в дожде.

Услышь их крик и шепот, если в силах слышать,

Осенний дождь пусть к правнукам уйдет.

А на стекле оконном солнце пишет:

«Когда-нибудь придется всех трудней и тише

Мне повстречать последний свой восход».

По нашим животам пройдут другие,

Взойдет на них и высохнет трава.

Живут без нас и будут жить родные,

Поплачут хором, да и то едва.

А я хочу забыть, забыть хоть что-то,

И, знает Бог, когда-нибудь вернусь.

Увижу мать, отца, себя на фото

И в зеркала, чураясь, оглянусь.

И, может, я забыл здесь пару лилий,

Которую кому-то не принес,

И голубка, с подпалиной чернильной,

Еще живого, теплого от слез.

Несправедлива смерть, но, стало быть, на небе

Нам каждому досталось по звезде,

А в опустевшие дома, как рыба в невод,

Войдут другие по своей чреде.

2008

Эксперимент

^{Южный Фрукт}

Один ученый, деятель социологии или какой другой смежной общественной науки, решил выяснить, насколько внимательны москвичи к своему родному городу. Замечают ли изменения, происходящие на улицах столицы? Ученый заплатил крановщику, и тот, под покровом ночи, снял с постамента статую Пушкину, Александру Сергеевичу, и аккуратно уложил ее тут же в кусты. А сверху, чтобы не обнаружили раньше времени, забросал ветками.

На рассвете ученый разделся догола и занял место поэта. Он засек время и приготовился к недолгому ожиданию.

 

Такой мегаполис, как Москва, полностью не засыпает никогда, да и встает рано. Вот мимо проехали мусороуборочные машины, пронеслась куда-то — видимо по вызову — карета «Скорой помощи», за ней — милицейский “Ford”…

Вот на улицах уже появились и первые пешеходы. Ученый напрягся и даже прикрылся крест-накрест руками, в ожидании, что вот сейчас, с минуты на минуту, на него начнут указывать пальцами. Однако время шло и ничего не происходило. Людской поток безостановочно тек в обоих направлениях. Люди шли, глядя себе под ноги или перед собой. Никто не глазел по сторонам. Вечно озабоченным проблемами москвичам было явно не до насквозь привычного бронзового монумента. Приезжим, спешащим успеть обежать как можно больше магазинов — тем более.

Время шло. У ног ученого, а точнее, «под Пушкиным», маялись в ожидании люди, назначившие здесь свидание. Кто в томительном ожидании шарил глазами, высматривая нужного человека, кто нюхал приготовленный букет цветов, иные разговаривали по мобильнику. И никто не поднимал взгляд вверх.

Устав стоять на одном месте, ученый принялся прохаживаться по пьедесталу, разминая затекшие ноги. Подъехал экскурсионный автобус. Из раскрывшихся дверей горохом высыпали гости столицы и, окружив сексапильную женщину-экскурсовода, стали слушать. Та, не поднимая головы, указывала рукой вверх, рассказывая о памятнике. Мужская часть экскурсантов жадно следила за движениями обнаженной руки и норовила заглянуть поглубже в декольте гида. Женщины о чем-то оживленно шептались или глазели по сторонам.

Потеряв надежду, ученый попытался привлечь к себе внимание подпрыгивая на месте и размахивая руками. Напрасно. Отчаявшись, исследователь повернулся к проспекту спиной, нагнулся и звонко шлепнул себя по голым ягодицам — звук шлепка был заглушен шумом проезжающих автомобилей.

И лишь одна баба, приехавшая из Украины в Москву продавать сало, выйдя из подземного перехода, подняла взгляд и остолбенела:

 — Так вот за шо москали своего Пушкина великим считают! Ты дывысь, яка у него большая елда! Пожалуй, побильше, чем у нашего Тараса Григорьевича Шевченки будэ…

Зов Города

^{Тролжед}

Город имел голос. Город обладал волей. Он жил. Этот богом проклятый, дьяволом забытый Город. Но не всякому дано было слышать его яростный крик, его сдавленный шёпот. И только дети, рождённые и выросшие среди мусора, грязи, алкоголя, разврата и насилия, царивших на окраинах, умели слушать Город. Он звал, и они внимали. Он требовал, и они, держа в руках куски арматуры и ножи, бросались в бой. В бой с такими же. С себе подобными. А Город наблюдал. Городу было не всё равно. Ему было интересно. Кто станет волком? Кто умрёт щенком? Город звал. Город звал снова…

Щенки самой грязной окраины Города, глухой осенней ночью жались к трубам теплоэлектроцентрали. Они силились согреться. Сразу после охоты. Хоть немного отдохнуть. Дома их не ждали родители. На многих из них родители махнули рукой. Иных же – просто проклинали. Щенки беспокоились. Кто-то из них пил. Кто-то бранился.

И выделялись лишь двое. Один – высокий, черноволосый и черноглазый. Он походил на юного ястреба. Был порывистым и тонким. В нём проглядывала властность. Сквозь него пробивался блеск силы. А второй… Второй был невысоким, нескладным, и обладал небесно-голубыми глазами. Волосы его были светлыми. Тонкими, почти светящимися, как паутина в утренних лучах.

– Они вернутся, – горестно сообщил друзьям светловолосый, перевязывая товарищу ножевую рану.

 Пациент в его руках шипел, но не бранился и не брыкался. Слои ткани, некогда бывшие рукавом рубашки светловолосого, ровно ложились поверх раны.

– Да брось, Дирижёр! Не вернутся они! Эти – так точно не вернутся. Крепко мы им наподдали! Да, ребят!? – задорно спросил черноволосый.