Интерлюдия Томаса - [25]

Она сидит там на своём одеяле, как маленькая мисс Маффит[54] на скамеечке для ног, за исключением того, что если рядом с ней сядет паук, она не испугается. Она просто раздавит его рукой.

Я опускаю пистолет, давая Орку преимущество неопределённости.

– Боже ж ты мой, малышка, когда впервые отключился свет, и ты услышала это, ты была здесь одна?

– Ага.

– И ты вернулась?

– Как я и говорила, после этих лет с Хискоттом, я многого перестала бояться. Я увидела много ужасного. Я видела своего кузена Макси… убитого Хискоттом, и для убийства была использована моя семья.

Она так много пережила, и это меня печалит. Но она стойко встретила эти невообразимые несчастья, и это меня вдохновляет.

– Сядь, пожалуйста, мистер Поттер.

– Откуда ты узнала моё имя?

– Это то, что ты сказал Хискотту, когда он контролировал дядюшку Донни. И он сказал нам, чтобы мы сторонились тебя.

Я чуть не раскрыл ей свою настоящую личность. Позже сообразил, что если она покинет это подземное убежище и вернётся в «Уголок», находящийся в радиусе действия кукловода, он может получить контроль над девочкой, прочитать её память и узнать моё настоящее имя.

Говорят, что жрецы вуду, ведьмы и маги не могут наложить на тебя заклинание, если не знают твоего настоящего имени. Возможно, это суеверный вздор. Как бы то ни было, этот парень Хискотт – не жрец вуду, не ведьма и не маг.

И всё-таки я решаю сохранить моё настоящее имя при себе до поры до времени.

До тех пор, пока недавний испуг не стал причиной моих первых седых волос, я сидел на полу, лицом к девочке, с мумифицированным чудовищем в нескольких футах справа от меня. Теперь я перекладываю одеяло и сажусь так, чтобы хорошо видеть и Джоли, и Орка.

– Ты сказала, что эти три дня в своём домике Хискотт болел, а затем изменился, он перестал быть просто Хискоттом. Что ты имеешь в виду – ты не считаешь, что у него была эта сила, когда он регистрировался, и она пришла к нему когда-то позже, пока он находился здесь?

Теперь Джоли, которой было семь лет, когда жизнь в «Уголке» изменилась, полагается на семейную легенду, которая была создана и отточена за обеденными столами и около каминов, в дни отчаяния и в дни хрупкой, но стойкой надежды, когда они отваживались не обсуждать противодействие, а вместо этого рассказывали и пересказывали от одного к другому истории, случившиеся за годы их угнетения, таким образом преобразуя свои страдания в рассказ о стойкости, через который могли изобразить мужество.

По этой легенде доктор Норрис Хискотт приезжает на «Мерседесе S600», куда более высокого класса, чем у среднего гостя их мотеля. При первом появлении он кажется рождённым для этого дня. С рассвета с моря идёт холодный бриз, к которому примешан запах йода от масс разлагающихся морских водорослей, разбросанных штормовыми волнами по прибрежным скалам два дня назад. Беспокоящий запах, пронизывающий холод и затянутое серым небо, опускающееся с каждым часом, грозящее разразиться свирепым штормом, объединились, чтобы усилить умеренную, но постоянно живущую в семье Хармони тревогу. Во время регистрации Норриса Хискотта в Доме №9, тётя Лоис думает, что это любопытно, что на нём надеты туфли-мокасины от Гуччи, дорогие сшитые на заказ слаксы, золотые «Ролекс» – и свитер с капюшоном, у которого разодраны рукава, и настолько испачканный, как будто его достали из мусорки. Несмотря на то, что некоторые люди могли посчитать этот день достаточно холодным, чтобы оправдать перчатки, та пара, которая надета на нём, такая же специфичная, как и свитер. Это садовые перчатки, и он их не снимает. Более того, он не снимает капюшон на всём протяжении регистрации. Тётя Лоис думает, что, вероятно, какой-нибудь ребёнок мог одеть толстовку с капюшоном в помещении, но это необычно для человека, которому под пятьдесят, и не с таким социальным положением и изысканностью. Также он кажется не чистым на руку, никогда не смотрит прямо в глаза.

Из того, что Джоли сказала до этого, я не сделал вывод, что изменение в Хискотте, которое придало ему такую безжалостную силу, также изменило его физически, каким-то пагубным образом. Но это объясняет его зависть и его директиву «слишком-прелестны-чтобы-жить».

Отсиживаясь в Доме №9, он отказывается от услуг горничной, ссылаясь на то, что серьёзно болен гриппом, и это не мешает ему иметь здоровый аппетит, судя по заказам большого количества еды на вынос из закусочной. Оставляя свою дверь открытой, он говорит, что еду нужно оставить на маленьком столике у кресла в зоне для сидения, и он кладёт деньги за расходы плюс чаевые. Пока совершается доставка, Хискотт находится в ванной комнате.

Когда он видоизменяется под воздействием какого-то вируса, или проникшего генетического материала, или другого заражения, с которым имел дело во время работы в Форт-Уиверне, он быстро двигается к объявлению этого земельного участка своим извращённым королевством. Его сфера влияния проникает практически по всей площади, соответствующей территории «Уголка», круша всё здесь и там, расширяется дальше, ещё на несколько участков. Из-за ужасных изменений во внешнем виде, он, скорее всего, никогда не сможет отважиться выйти в мир за пределами этого землевладения.