Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой - [3]

Противоположной по своей сути представляется нам ход мыслей и религиозная философия Льва Николаевича Толстого, своей жизнью и творчеством опровергавшего не только бинарный подход в мышлении, но и пытавшегося вернуть в основание мыслительного процесса диалог и целостность. Он был зачинателем нового религиозного сознания в России и основоположником религиозной философии жизни. Ее особенность заключается в поиске единства предмета философии – жизни и познания ее смысла и соответствующего предмету метода, названного им «методом круга» или «сцеплением», позволяющим одномоментно и целостно сопрячь все основы человеческого знания о жизни в единое смысложизненное начало, не разлагая его на отдельные составные элементы.

На этом пути Толстой становится антагонистом для всех, кто стремится выстраивать «партийные оппозиции» идей и народов, веры и разума, культуры и цивилизации. Его учение о непротивлении злу насилием означало практическое неучастие личности в «злых делах государства», сознательный отказ от политической активности. Он повернул людей от морального утилитаризма и насильственной практики достижения целей к самим себе, ненасилию прежде всего над собой, поиску «царства божьего» внутри самих себя. Националистическим настроениям Достоевского он противопоставил подлинный гуманизм всечеловеческого братства и равенства при сохранении уникальных особенностей каждого человека, любой культуры и религии. Религиозная философия Толстого практически ориентирована, деятельно-любовна. Будучи защитником самых малых народов, самых униженных и обиженных – безземельных крестьян, голодающих и погорельцев, обитателей страшных ночлежных домов и бездомных, безработных людей, он искал пути к всеобщему Добру-Богу, который и был, с его точки зрения, «Океаном любви», несотворенным и неуничтожимым, слившись с которым человек воссоединится с человечеством, никогда не умрет, будет вечно жить, как капля, растворяясь в океане всеобщей любовной мудрости мира. На этом жизненном пути места интеллигентским социальным практикам не было.

В начале XX века выросло поколение экзистенциальных и религиозных философов, шедших тропами Достоевского и Толстого, пытавшихся создать философию жизни в противовес философии войн и революций, идущих от власти и радикальных кругов интеллигентов. К сожалению, попытки вернуть в историю личность и гуманистические начала провалились. XX век стал веком масс и вождей, «смерти» Бога и человека, дегуманизации всех сторон общественной жизни. Не окончательной, если быть оптимистом или верующим.

Несмотря на столь диаметральную оценку позиций Достоевского и Толстого, история продемонстрировала нам весь ужас реализации оппозиционного и националистического мышления первого и безнадежность романтического утопизма жизни-веры второго. Прежде всего, веры в любящего и деятельного религиозного человека. Для конкретизации этого вывода, мы осуществили ряд сопоставлений учения Толстого с идеями политических философов XX века: М. Вебером и Х. Арендт.

Что из этого вышло, можно узнать, прочтя книгу до конца.

Какой автор не надеется на это.

Часть I Становление русской интеллигенции

Вокруг феномена интеллигенции или русской интеллигенции[1] вот уже почти три столетия не стихают философские, политические, научные и пр. страсти. После распада идеологической «связи времен» в современной России вновь насущной потребностью становится определение роли и значения этой особой социальной «прослойки» в процессе текущей жизни. Как ни парадоксально, сегодня в очередной раз потребовалось прояснение ее концептуального статуса. При всей дискуссионности подходов, точек зрения, мировоззренческих позиций один момент, пожалуй, остается неизменным. Разговор о природе и специфике интеллигенции происходит в процессе ее самоидентификации (автореф-лексии), или самоописания. И зачастую спор о «предмете» превращается в дискуссию о предпочтительном дискурсе, в котором должно происходить «распознание» этого сложного феномена.

Константный интерес к этой особой группе российского общества обусловлен, с одной стороны, «устойчивым кризисом» (оксюморон на века) российской самоидентичности, неспособностью внятно ответить на вопросы о том, кто мы и куда идем. Ответственность за решение этой «вечно-актуальной» проблемы лежит на русской интеллигенции, для которой кризисность – «конституирующая особенность», источник не столько общенациональной, сколько ее собственной идентичности. Об этом написано так много, что нет смысла обозревать позиции и литературу[2].

В тоже время, есть еще ряд важных обстоятельств, не позволяющих окончательно и корректно преодолеть национальную кризисность. Одно из них связано с особым дискурсом интеллигенции любого «разлива». Безусловно, развитие интеллигенции напрямую было связано с немецким идеализмом, под влиянием которого они находились в 30–40-е годы. Не менее важно было и влияние религиозного мировоззрения, осмысленного, прежде всего, дискурсивно. Переживая самые что ни на есть атеистические и нигилистические периоды своего бытия, интеллигенция всегда оставалась верна религиозному (христианскому) дискурсу и словарю