Интеллигенция - [22]

Евгения Долгинова Простые и сложные

Интеллигент как мещанин

Люблю, когда про быдло. Про быдло, про скотов, бескультурье, свинство, про «они и мы», про «да что вы хотите, он из простых» (а мы из сложных). Тема не сказать что повсеместная, однако не умирающая; большая вербальная работа по растождествлению себя с «народом» совершается средним интеллигентом на протяжении всей жизни. И как в таком разговоре распахивается человек, как он себя проясняет! Дама по случаю - машина встала - осенила себя крестным знамением и опустилась в ад подземки; рассказывает дежурно-нервическое: понюхала кариесные пасти, помазалась человечьим потом, сломала двадцатибаксовый акриловый ноготь, а завершает высказывание: «Таков мой прецеНдент хождения в простой народ». Народ в метро межсословен и непрост, это понятно даже пришельцу из «Лендровера», поэтому дефиниция построена на имущественном различении («безлошадные»). «ПрецеНдент», казалось бы, выдает с головой, - однако даму («дизайн интерьеров») и в мещанки просто так не записать: на полках дресс-код - Пелевин-Сорокин-Улицкая, Фукуяма и Августин Блаженный, вчера ходили в Дом музыки на скрипичный концерт, журналы по специальности читает на английском, участвует в благотворительности, подает нищим и может заплакать не только при виде телевизионных детей Сомали, но и, например, подкормить уличную деточку. Мы понимаем, что на самом деле дизайнер интерьеров не испытывает ни классовой ненависти, ни физиологического отвращения, что она и не такое нюхала, а в юности ездила зайцем в питерском плацкарте, - что она, попросту говоря, выделывается, то есть решает проблемы сословной идентификации. Зачем, от каких таких комплексов? Это ощущение социальной неуверенности, нужда постоянно доказывать себе самому (что много сложнее, чем окружению) свою чувствительность и уязвимость свойственны не только разночинцам-образованцам. Очень небольшой части интеллигенции удается сохранить или воспитать в себе «дворянское чувство равенства со всеми живущими». Интеллигент обязан пропагандировать демократические ценности и быть недемократичным в бытовом поведении. Иначе ему не выжить.

Сегодняшний «народ», точнее, «простонародье» - сплошь горожане. Это соседи интеллигента, люди мещанского звания, пролетарьят, лимитчики, рабочие-замкадыши.

К быдлу деревенскому интеллигент относится много снисходительней, теплее - и потому, что мало знает деревню (личные контакты избирательны, по большей частью уходят в память детства, студенческую картошку или дачную жизнь), и потому, что знает про деревню все («мужики там дерутся, топорами секутся, а по будням там дождь и по праздникам дождь»); не изжиты еще и буколические умиления - парное молочко, левкои, помидор, сеновал, что отчасти оправдывает существование производящего все это неопрятного человеческого перегноя. Кроме того, деревенские - они такие забавники, особенно которые пьянь и дебоширы, из-за забора можно этнографически прищуриться на топор, навести невидимый лорнет. Бывают, конечно, приступы коллективного испуга - вспомним, сгорел священник в селе Прямухино, и по первоначальной версии СМИ сожгли его односельчане за то, что «не давал грабить церковь и призывал не пить». Абсурднейшая версия с точки зрения здравого смысла? - абсурднейшая, и очень быстро не подтвердившаяся, но поверили легко и заинтересованно, как иностранцы. Загудели про власть тьмы и жизнь животных, а когда интеллигентный священник из прихода Св. Татьяны (храм при МГУ) призвал создавать для народа, подобного прямухинскому, специальные военные поселения типа аракчеевских - мало кто возмутился. Но это нечасто случается.

Другое дело - ближний простолюдин. Все ближе, и ближе, и ближе: дети учатся в одном классе, а на родителях, может статься, одинаковые куртки. В квартирах один и тот же домашний кинотеатр из «Электронного рая». Продавщицу Раю с третьего этажа можно встретить на отдыхе в Анталии, и она напомнит про долг. Как жить, чем дышать?

Никогда еще интеллигенция не была так мучительно близка к народу.

Чем интенсивнее выравнивание сословий по уровню доходов и уровню потребления, тем острее нужда в классовых декларациях, тем навязчивее чувство, называемое социальным чванством. Именно потребительская унификация обостряет классовое самоощущение - оно становится все более протестным и более демонстративным. В девяностые, когда самые разные социальные группы были брошены в один костер отчаяния, происходило, воленс-неволенс, некоторое межсословное единение, верблюдами в челночных экспедициях работали мэнээсы и слесари, за прилавком в Лужниках стояли московские учителя и заслуженные кондитерши. Но то был фронт, война за физическое выживание, «послевоенная» же смена шинелей на платьица снова поставила вопрос о фасонах и брендах платьиц. И здесь измена: известная формула «Интеллигент - это человек, который тратит на книжки не меньше, чем на водку» внезапно стала работать и в обратном направлении. Мещанин и пролетарий тоже начали «тратиться на книжки» - как минимум, на учебники для детей (а куда денешься?), на романы Донцовой, на глянцевые журналы для отроковиц. Сближение идет по многим ценностным линиям: собственность, образование для детей, благополучие, семья. Интеллигенция обмещанивается? Пожалуй: культ «опрятной бедности» сегодня непопулярен и в самых небогатых (педагоги, культработники) слоях, а с иронией говорить о «духовке» научились и возвышенные провинциальные литкружковцы.