Инструктор спецназа ГРУ - [38]

— Формой одежды, — не задумываясь, ответил Ковалев, ничуть при этом не обидевшись.

— Ладно, — сказал Виля, со стуком ставя опустевшую банку на стол. Адрес-то есть у этого серьезного мужчины или мне с этими ключами всю Москву обойти?

Ковалев сказал адрес и заставил Вилю трижды повторить его, пока не убедился, что тот ничего не перепутает и сделает все как надо. Виля выпросил у Ковалева несколько сигарет и проводил сержантов до дверей. Заперев за ними замок и набросив цепочку, Виля вставил «Мальборо» в угол волосатого рта и, процедив: «Козлы, блин», — пошел на кухню искать спички. Ему до смерти хотелось добавить, но его кредит у Максимовны был давно превышен. Кроме того, он сильно подозревал, что, выпив еще немного, наверняка проспит предстоящее дело, подписав себе тем самым приговор: в том, что Ковалев говорил серьезно, стукач Виля не сомневался.

Расставшись с Вилей, сержанты спустились по загаженной лестнице, вторично спугнув давешнего кота, и сели в машину. Напоследок мазнув светом фар по исписанной стене и мокрым кустам, милицейская «девятка» вырулила со двора и покатилась в сторону Казанского вокзала — Ковалев и Губин рассчитывали до конца дежурства еще немного побороться с язвой проституции. Ковалев поудобнее откинулся на сиденье и, закурив, напевал: «Сын поварихи и лекальщика, я с детства был примерным мальчиком…», глядя из-под полуопущенных век на пролетающие мимо огни ночного города.

Глава 5

Забродов проснулся и сразу понял, что дождь, поливавший город всю ночь, и не думает униматься. Для того чтобы убедиться в этом, вовсе не обязательно было подходить к окну — хватило тупого монотонного стука капель по жестяному карнизу и этого особенного реденького полусвета, лениво сочившегося в квартиру с потемневшего, набрякшего влагой неба. Когда просыпаешься в такое утро, рука сама собой начинает шарить в изголовье кровати, нащупывая сигареты и спички, а вылезти из кровати труднее, чем совершить ночной прыжок с парашютом на невидимый в кромешной темноте лес. В такое утро только и остается, что поставить пепельницу на грудь поверх одеяла и лежать, лениво пуская дым в потолок и мечтая о солнечных днях, в то время как разум тщетно пытается вставить слово, в сотый раз твердя о том, что курить натощак не просто вредно, а очень вредно. Это происходит потому, решил Илларион, что такая вот погода в середине лета не имеет ничего общего с разумным порядком вещей. Вот потому-то разум и бессилен перед слепыми силами природы… В самом деле, что же это такое? Наказание какое-то, честное слово. Кара божья. Семь чаш гнева и семь казней египетских. Льет и льет, и ни конца этому, ни края.

Тут он понял, что попросту тянет время, и, рывком отшвырнув одеяло, одним движением выпрыгнул из постели. Настроение сразу заметно улучшилось.

— То ли еще будет, — громко пообещал он неизвестно кому и стал одеваться.

По лестнице Забродов, как обычно, спустился бегом. Дождь, словно смирившись перед лицом его решимости, поутих, и теперь в воздухе висела какая-то неопределенная морось, обещавшая, впрочем, вскорости опять плавно перейти в полновесный ливень.

Разбрызгивая ботинками лужи, Илларион пробежал мимо сиротливо стоявшего на своем обычном месте «лендровера» и нырнул в жерло арки. Здесь он разминулся с каким-то тщедушным гуманоидом, чья неровная походка сильно напоминала неуправляемый дрейф без руля и ветрил. Этот несущийся по воле ветра и волн зачарованный странник заметно кренился вправо — пластиковый пакет в его правой руке явно мешал мужичонке сохранять равновесие, вкупе с земным тяготением норовя уложить бедолагу боком на асфальт. Похоже, мужичонка плохо представлял, где находится, куда и зачем идет. Дождевая вода беспрепятственно стекала с голой желтоватой плеши на небритую физиономию и дальше, за поднятый воротник вытертой дерматиновой курточки образца семидесятых годов.

Гуманоид курил, пряча сигарету от дождя в синем от наколок кулаке. Пробегая мимо, Илларион с удивлением уловил аромат вирджинского табака и явно диссонирующий с ним здоровый дух самогонного перегара.

При виде полоумного бегуна в камуфляже мужичонка не проявил никаких эмоций — просто скользнул по фигуре Забродова пустым взглядом мутных, розовых с перепоя глаз и кособоко ввинтился во двор. Илларион же, мысленно пожав плечами, продолжал пробежку.

Он был далек от того, чтобы осуждать этого мужичонку с его явно аморальным образом жизни и стопроцентно сомнительными источниками дохода. Все мы пришли на эту землю не просто так, каждый играет свою маленькую партию в большом оркестре. И, быть может, без кривой извилистой дорожки, протоптанной заплетающимися ногами этого вот гуманоида, развалится, не сложится какой-то большой и очень важный, невиданной красоты и сложности узор.

По случаю выходного дня людей в сквере было мало. Даже пенсионеры, выгуливающие собак, встречались редко — каждый стремился побыстрее попасть домой, с трудом дождавшись, когда же его питомец наконец сделает все свои дела. Время для прогулок и впрямь было не самое лучшее.

Тем сильнее удивился Илларион, когда увидел у фонтана одинокую женскую фигуру. Она стояла, как-то странно понурившись, с непокрытой головой, и слипшиеся от дождя пряди пепельных волос в беспорядке падали на высокий чистый лоб. Илларион довольно часто встречал ее здесь: обычно она гуляла с детьми, иногда к ним присоединялся мужчина — по всей видимости, муж. «Красивая женщина», — привычно подумал Забродов.