Институт Дураков - [6]

Она вышла, и я сел на кровать, стараясь чувствовать себя как дома, оглядываясь и привыкая к новой обстановке. Обитатели палаты смотрели на меня с выжидательным вниманием. Нянька тоже. На кровати слева от меня без движения лежал молодой парень с густой черной бородой. Его глаза были как два черных отверстия в алебастровой маске. Он был похож на ребе, беседующего с Богом, и, кажется, был единственным, кто отнесся к моему появлению с полным равнодушием. Впрочем, сосед справа тоже казался безучастным. Завернувшись в одеяло, он лежал на боку лицом ко мне и сосредоточенно грыз ногти.

Значит, это и есть "психи"? Предполагая, что я единственный из всех не псих, я решил заговорить первым. Кто-то же найдется разговорчивый и отреагирует на мой голос. Может быть, кто-нибудь даже поймет и ответит...

- Откуда вы, друзья, - спросил я, - за что вы здесь?

- Тот, который слева от вас, убивец, - прогудел голос из-за стола, где играли в домино, - угробил свою мать и младшую сестру молотком. Статья 102 та же, что и у того, что справа. Он вор. Совершенный псих. Он ночью бросается.

Уловив, что о нем говорят, Ногтеед улыбнулся, издал короткое рычание и быстрее заработал челюстями. Я чувствовал, что мне морочат голову, но по спине пробежали мурашки. А что если в самом деле ночью он вцепится в мое ухо зубами?

- А вас сюда за что? - спросил один из сидящих за столом.

- 190-1.

- Это что, политический?

- Что-то в этом роде.

- О, у нас уже есть здесь политиканы, - сообщил чей-то веселый голос. Вот один, а там еще один. Эй, Витя! Матвеев!

Над кроватью в углу приподнялась голова. Парень с приятным лицом, лет 25 - 26, с серыми глазами и редкими пшеничного цвета бакенбардами, улыбнулся и потянулся спросонья.

Я был удивлен, потому что впервые за полгода тюремных странствий встретил кого-то с таким же, что и у меня, обвинением, и вдруг поймал себя на том, что забрасываю его вопросами.

- Вы по 190-1? Вы откуда?

- Да, тоже. Из Ростова.

Смутное подозрение шевельнулось в моем мозгу.

- Вы из какой тюрьмы?

- Из Бутырок.

- Какая камера?

- Шестьдесят четыре.

- Значит, вы, наверно... "Шейх"?

Парень улыбнулся польщенно.

- Верно.

Я улыбнулся тоже. "Шейх"! Я вспомнил холодную серую камеру в Бутырках, в которой отчаянно боролся с клопами в первые две ночи. На стене в ней был нацарапан календарь на декабрь, а ниже шла старательно выведенная подпись: "Шейх - антикоммунист. Ростов". Ежедневное вычеркивание дней месяца окончилось перед самым Новым годом - заключенного, видимо, куда-то перевели. И вот... он тут. Такой грозный титул и такое мягкое, почти мальчишеское лицо.

- Здесь есть еще один человек по 190-1, но он спит сейчас. Вон там третья кровать от моей. Он тоже из Ростова!

Ладно, ладно, щелкай челюстями, Ногтеед, щелкай! Я тебя больше не боюсь, я не один. Я начинаю понимать, что на самом деле здесь не так уж много настоящих психов.

ОБЕД

В разговорах с Виктором Матвеевым, в знакомствах, незаметно пролетает время. Обед! Зеки заметно веселеют, физиономии их окутывает этакая чревоугодническая торжественность. Убираются со стола домино и шахматы. Приносят ложки, тарелки с аккуратно нарезанным черным и белым хлебом. Ба, московский "нарезной" батон за 13 копеек! Расставляют зелененькие эмалированные кружки с компотом. После полгода тюремных трапез такая сервировка стола выглядит царской. Зеки рассаживаются за столом, и в палату, как королевский кухмейстер, вплывает нянька с дымящимся подносом.

Всем присутствующим, а в палате 13 человек, места за столом не хватает. Чернобородый "ребе"-убивец и пребывающие в столбняке "реактивщики" обедают на своих постелях. С ними и я, как новенький. Нянька для этой цели приносит и стелет в ногах постели клееночку.

На первое, в глубоких алюминиевых тарелках, роскошный рассольник. С ломтиками соленых огурцов, жареным луком, чуть ли не с бараньими почками. Во всяком случае, мясо присутствует. Заправлен сметаной. Все очень вкусно. На второе подают нечто вообще невообразимое - запеченный в духовке лапшевник с мясом. Корочка яичная, желтенькая, хрустит на зубах. Порция такая, что еле справляюсь. Наконец, на третье, полкружки компота из сухофруктов, вполне приличного, сладкого.

Насытившиеся зеки мурлычут, как котята. Нянька предлагает добавки, но берут немногие.

Присматриваюсь к зекам. Выделяются, как в любой камере, несколько заводил - самых нахальных, беспринципных, горластых. Здесь это чернявый, похожий на обезьяну парень лет 20-ти по фамилии Бесков и второй, такого же возраста, но светловолосый коротыш-атлет Лукашкин. Мой одностатейник Виктор Матвеев тоже, видать, человек пробивной и не на последней ступеньке в палате. Наблюдаю и за вторым "политическим". Этот - молчаливый, держится особняком. Среднего роста, скуластый, глаза с прищуром, темные. Зовут его Ваня Радиков. Он постарше Матвеева, лет 33-х. В палате в основном молодежь, лишь один человек моего возраста или чуть старше. Он плотен и тяжел, с редкими седыми волосами, луноподобным добрым и умным лицом. Судя по его внешности, я решил, что он татарин или узбек. "За что он здесь?" промелькнуло.