Инстинкт Инес - [44]

Шрифт
Интервал

Но и Инес тоже здесь не было, она пропала в ту ноябрьскую ночь 1967 года в «Ковент-Гарден». Поскольку публика сочла, что все происходящее входит в оригинальную мизансцену, задуманную Габриэлем Атлан-Феррара, могло сойти любое объяснение. Чаще всего в средствах массовой информации звучала выдумка о том, что Инес Прада в облаке дыма, с ребенком на руках, исчезла через театральный люк. Чистая погоня за эффектом. Coup de théâtre.[30]

– Инес Прада навсегда покинула сцену. Это была последняя опера, в которой она спела. Нет, она не объявляла заранее, потому что в таком случае внимание зрителей сосредоточилось бы на ее уходе с подмостков, а не на самом спектакле. Она все-таки была профессионалом. Инес всегда принадлежала опере, автору, дирижеру и, следовательно, уважаемой публике. Да, истинный профессионал. У нее был инстинкт сцены…

Остался только Габриэль, с темными растрепанными волосами, смуглой, обожженной солнцем и морем кожей, сверкающей улыбкой… Один.

Он считал шаги от театра до дома. В старости у него появилась мания считать, сколько шагов он проходит за день. Это была комичная сторона его жизни. Грустной стороной было то, что с каждым шагом он чувствовал боль земли. Ему представлялись рубцы и шрамы, постепенно накапливающиеся в глубоких пластах того слоя праха, на котором мы все живем.

Его ждала Ульрике, Толстуха, с вновь аккуратно заплетенными косицами и в чистом накрахмаленном переднике. Тяжело переставляя ноги, она поставила перед Габриэлем чашку шоколада.

– Ах! – вздохнул Атлан-Феррара, падая в вольтеровское кресло. – Страсть окончилась. Нам остался только шоколад.

– Устраивайтесь поудобнее, – сказала ему служанка. – Не беспокойтесь. Все на месте.

Она взглянула на хрустальную печать, покоившуюся на своем привычном месте, на треножнике у окна, из которого открывался вид на панораму Зальцбурга.

– Да, Толстуха, все на месте. Тебе больше не придется разбивать хрустальные печати…

– Господин… я… – пробормотала экономка.

– Видишь ли, Ульрике, – произнес Габриэль, сопровождая свои слова элегантным жестом руки. – Сегодня я дирижировал «Фаустом» в последний раз. Маргарита навсегда вознеслась на небеса. Я уже не пленник Инес Прада, моя дорогая Ульрике…

– Господин, я не из-за этого… Поверьте мне, я женщина благодарная. Я знаю, что всем обязана вам…

– Успокойся. Ты прекрасно знаешь, что у тебя нет соперницы. Мне нужна не любовница, а служанка.

– Я приготовлю вам чай.

– Что с тобой? Я уже пью шоколад.

– Извините. Я очень переживаю. Я принесу вам вашу минеральную воду.

Атлан-Феррара взял в руки хрустальную печать и погладил.

Тихим голосом он обратился к Инес.

– Помоги мне перестать думать о прошлом, любовь моя. Когда мы живем ради прошлого, оно вырастает до невиданных размеров и подчиняет себе нашу жизнь. Скажи мне, что мое настоящее – это жить под присмотром служанки.

– Ты помнишь наш последний разговор? – ответил ему голос Инес. – Почему ты не все рассказываешь?

– Потому что следующий рассказ – это другая жизнь. Ты живи в ней. Я же привязан к этой.

– Есть кто-то, кому ты отказываешь в праве на существование?

– Возможно.

– А тебе известна цена?

– Я отказываю в этом праве тебе.

– Какая разница? Я уже жила.

– Посмотри на меня хорошенько. Я старый эгоист.

– Это не так. Ты все эти годы заботился о моей дочери. Я благодарю тебя за это, с любовью, со смирением, я очень признательна.

– Ну, это глупая сентиментальность. Обычное дело.

– В любом случае, спасибо, Габриэль.

– Я жил ради своего искусства, а не ради примитивных эмоций. Прощай, Инес. Возвращайся туда, откуда ты явилась.

Он смотрел на панораму Зальцбурга. Незаметно начался рассвет. Его удивило, как быстро пролетела ночь. Сколько времени он говорил с Инес? Несколько минут, не больше…

– Разве я не говорил всегда, что каждое последующее исполнение «Фауста» всегда будет первым? Пойми, Инес, чего мне стоит отказаться от этого. Очередное воплощение оперы будет уже не в моей власти.

– Одни рождены, чтобы ошибаться, другие – чтобы воплощать, – сказала ему Инес. – Имей терпение.

– Да нет, я удовлетворен. Я был терпелив. Я долго ждал, но в конце концов был вознагражден. Все, чему суждено было вернуться, вернулось. Все, чему суждено было соединиться, соединилось. А сейчас я должен молчать, Инес, чтобы не нарушить естественный ход событий. Сегодня вечером в Фестшпильхаус я чувствовал рядом твое присутствие, но это было лишь ощущение. Я знаю, что ты очень далеко. Но ведь и я, разве я не бледное отражение себя самого? Иногда я задаю себе вопрос, как люди еще меня узнают, если совершенно очевидно, что я уже не тот, каким был прежде. Ты вспоминаешь, каким я был? Где бы ты ни находилась, помнишь ли ты все, чем я пожертвовал, чтобы ты снова была?

Ульрике стояла и смотрела на него, не скрывая презрения.

– Вы разговариваете сами с собой. Это признак старческого слабоумия, – промолвила экономка.

Атлан-Феррара с трудом выносил нестерпимый шум, сопровождавший каждое движение женщины, шорох накрахмаленных юбок, звяканье связки ключей, шарканье негнущихся ног при ходьбе.

– Осталась еще только одна хрустальная печать, Ульрике?

– Нет, господин, – опустив голову, сказала служанка, собирая посуду. – Эта, которая здесь, уже последняя…


Еще от автора Карлос Фуэнтес
Аура

В увлекательных рассказах популярнейших латиноамериканских писателей фантастика чудесным образом сплелась с реальностью: магия индейских верований влияет на судьбы людей, а люди идут исхоженными путями по лабиринтам жизни. Многие из представленных рассказов публикуются впервые.


Старый гринго

Великолепный роман-мистификация…Карлос Фуэнтес, работающий здесь исключительно на основе подлинных исторических документов, создает удивительную «реалистическую фантасмагорию».Романтика борьбы, мужественности и войны — и вкусный, потрясающий «местный колорит».Таков фон истории гениального американского автора «литературы ужасов» и известного журналиста Амброза Бирса, решившего принять участие в Мексиканской революции 1910-х годов — и бесследно исчезнувшего в Мексике.Что там произошло?В сущности, читателю это не так уж важно.Потому что в романе Фуэнтеса история переходит в стадию мифа — и возможным становится ВСЁ…


Чак Моол

Прозаик, критик-эссеист, киносценарист, драматург, политический публицист, Фуэнтес стремится каждым своим произведением, к какому бы жанру оно не принадлежало, уловить биение пульса своего времени. Ведущая сила его творчества — активное страстное отношение к жизни, которое сделало писателя одним из выдающихся мастеров реализма в современной литературе Латинской Америки.


Спокойная совесть

Прозаик, критик-эссеист, киносценарист, драматург, политический публицист, Фуэнтес стремится каждым своим произведением, к какому бы жанру оно не принадлежало, уловить биение пульса своего времени. Ведущая сила его творчества — активное страстное отношение к жизни, которое сделало писателя одним из выдающихся мастеров реализма в современной литературе Латинской Америки.


Заклинание орхидеи

В увлекательных рассказах популярнейших латиноамериканских писателей фантастика чудесным образом сплелась с реальностью: магия индейских верований влияет на судьбы людей, а люди идут исхоженными путями по лабиринтам жизни. Многие из представленных рассказов публикуются впервые.


Избранное

Двадцать лет тому назад мексиканец Карлос Фуэнтес опубликовал свой первый сборник рассказов. С тех пор каждая его новая книга неизменно вызывает живой интерес не только на родине Фуэнтеса, но и за ее пределами. Прозаик, критик-эссеист, киносценарист, драматург, политический публицист, Фуэнтес стремится каждым своим произведением, к какому бы жанру оно ни принадлежало, уловить биение пульса своего времени.


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.