Инстербург, до востребования - [39]

Но Миша повторил: нет, мне кажется, что нужно сегодня, и всё тут. Пять лет жизни с человеком, живущим по иррациональным законам, не только приучают к терпимости, но и учат доверять чужой интуиции. Особенно если у тебя самой с интуицией плохо.

— Вы куда? — в прихожую выползла свекровь в кислотно-розовом халате с блёстками. Асе сразу представились медузы, выброшенные волной на берег. Медуз ей было жалко, свекровь — нет.

— К Нахмансонам, — дружелюбно отозвался Миша. — Может, ночевать останемся. Марианна Сергеевна обещала познакомить меня с девушкой из хорошей семьи, похожей на Галю Ройтман.

Это переходило все границы, но свекровь это заслужила.

Уже в лифте Миша набрал домашний номер профессора:

— Михаил Аркадьевич, добрый вечер. Если что, подтвердите, что мы у вас?

Тоже детсад, хуле, подумала Ася. В тридцать лет шифроваться от родителей, от которых не зависишь материально, следовательно, можешь с ними особо не церемониться. Как говорила Элина, детей надо или вообще не заводить, или выращивать их в коммунах.

Она почему-то вспомнила дурацкий верлибр, который библиотекарша посвятила Элине Ровенской и её предполагаемому возлюбленному:

одна сумасшедшая

отсидев положенный срок за решёткой

подошла на улице к ребёнку

и сказала —

эй малыш я трахала твою мать

да малыш я трахала твою мать

твои отец и мать были очень плохие люди

они использовали людей а потом сажали их в тюрьму

говорят

эта сумасшедшая

покаялась в своих немногочисленных грехах

и ушла в монастырь

эх малыш ушла в монастырь[7]

14

— Тут, кажется, проблемы с такси? — спросил Миша, когда они вышли из последней маршрутки на остановке «Улица Красноармейский сад»[8].

— Тут проблемы со всем. Старик Дессау[9] проклял это место на веки вечные. Ничего, можно частника ближе к ночи поймать, если нас не ограбят.

Миша подумал, что ему наконец-то представилась возможность увидеть отца женщины, с которой он живёт уже пять лет. Всё у него не по-человечески, как обычно.

Было уже темно, фонари не работали, только едва различимый серпик луны освещал подтаявший лёд и чахлую прошлогоднюю траву. Омерзительный сырой ветер гнал волны по мутно-серой реке Ангеррап. Куда идти дальше, никто не знал.

Навстречу попалась пожилая пара, при виде которой Ася вспомнила предание о местном феодале, из ревности превратившем жену в корову. Пруссия трагически погибла, но живущие на её исторической территории мужики продолжали вести себя так, что их жёны рано или поздно превращались в зашуганных коров. В лучшем случае — в бешеных. Ася спросила, как пройти на улицу такую-то, дом номер такой-то, ответом был полуиспуганный неодобрительный взгляд: смуглых черноволосых людей, говорящих по-русски чище, чем гастарбайтеры, старики автоматически относили к цыганам, а цыгане в этой области с начала перестройки торговали винтом.

— Рано или поздно найдём, — сказала Ася. — Планировка домов здесь очень странная, но город маленький, долго бродить не придётся, не может этот финский сарай провалиться сквозь землю.

Они обогнули помойку, которую русский народ устроил на месте снесённого немецкого особняка, и зашли под арку ещё одного пустующего здания с выбитыми окнами — кажется, раньше здесь был комиссариат, а что было ещё раньше, знают только краеведы. Взору открылась годящаяся для псевдоготического артхауса пустошь, усыпанная использованными шприцами и битой черепицей; на краю пустоши виднелось то, что осталось от уютных бюргерских домиков прекрасной эпохи. Асе, германофилке и антисионистке, захотелось от всего этого обратно в Берлин. Со стороны кладбища медленно выехала чёрная «Тойота».

— Сейчас спрошу, — сказал Миша и поднял руку. Машина резко затормозила, но не из-за голосующего, а из-за того, что кто-то умный разбил на пустыре бутылку.

Мужчина за рулём выматерился и вышел из машины.

— Вы меня охуеть как порадовали, — сказал он смахивающей на торговцев наркотиками парочке возле арки. — С вами будет не так скучно ждать автослужбу. Если они вообще ночью сюда поедут, здесь же просто апокалипсис какой-то. Вы, ребята, по-прежнему carfree?

— А ты по-прежнему говоришь людям гадости и после этого ведёшь себя так, будто ничего не случилось? — спросила Ася.

Шимановский подошёл к ним ближе. Сначала взгляд у него был такой, будто он хочет убить обоих гаечным ключом, но через несколько секунд он взял себя в руки.

— Я не понимаю, о чём вы. Если вы навещали своих родственников…

— Если ты ещё не оставил привычку плодить аккаунты, об одном прошу: не присобачивай к каждому из них «93», — прервала Ася. — Во-первых, выследить тебя проще, чем тебе кажется; во-вторых, из тебя такой же телемит, как из меня — адвентистка Седьмого Дня.

— Успокойся, — Миша обнял её за плечи. — Все всё поняли. Где Жанна? Никто её не убьёт, мы просто хотели поговорить.

Марк обречённо посмотрел сначала на небо, потом — на проколотую шину.

— Вот и я вас о том же самом хотел спросить.

* * *

После того, как Жанна однажды написала ему (в журнал, давно замороженный abuse team за «экстремизм») с просьбой угостить её водкой или травой (иначе она сдохнет), Марк несколько раз заезжал в финский сарай. Шлигер спокойно относился к нему и даже радовался, что Жанна как бы сошла с неверного пути — об интересе дочери к девушкам он давно был осведомлён. В паспорт Шимановского он не заглядывал, хотя, возможно, и подозревал правду. Лучше женатый мужчина, чем лесбиянки, способные опозорить их семью больше, чем пьяные дебоши и справки из психлечебницы.