Инсайт - [74]

В мгновенной вспышке света я увидел пещеру. Тьма до этого и правда была милосердна. На полу вокруг скорчились шесть изуродованных тел в белых хламидах. Разорванные, изломанные, скалящиеся обломками торчащих из страшных ран костей. Прямо возле алтаря, потрясённо выпучив помутневшие глаза, лежал Яков. На побелевшем лице застыло недоумение, смешанное с какой-то почти детской обидой. Протянувшиеся из распоротого живота внутренности протянулись до того места, где он упал, правая рука была зверски вырвана из сустава и теперь висела на влажных, красных лентах уцелевших мышц. Мертвец скалился красными зубами сквозь рану, выглядевшую так, будто какой-то зверь махом откусил ему половину лица.

Я оторвал взгляд от жуткой ухмылки мертвеца и поднял глаза на подошедшего Серафима, только сейчас осознав, что лежу в луже остывающей крови. Пронзительно пахло ржавым железом. Я хотел спросить, кто это сделал, но боялся. Потому, что знал ответ.

– Твой разум всё ещё твой, Кот. Но ненадолго. – Баута протянул ко мне руку с жезлом, заставив испуганное призраком новой боли тело опасливо вжаться в камень. Бесконечно долгую секунду он смотрел мне в глаза. А потом опустил её, снова покачав головой. – Бедный мальчик, ты отдал всё, что мог, включая душу. Я же предупреждал.

Он встал и, когда я шевельнулся, брезгливо отстранился, словно я был мерзким, уродливым насекомым. Его голос, когда он заговорил, был сух и холоден, но я чувствовал, как боль бурлит на языке мятным сиропом:

– Когда я уйду – беги. Беги, пока ты ещё человек и молись, чтобы после этого мы никогда не встретились. И знай, пока помнишь, я сделаю для неё всё, что смогу. Помни, сколько сможешь, скоро это станет тебе безразлично. Чудовище.

Он отвернулся и направился к открытой двери. Лиса, сохраняя на лице всё то же бесстрастное выражение, следовала за ним, как привязанная, несмотря на закрытые глаза, безошибочно обходя валяющиеся под ногами тела. Я дёрнулся за ней, крича, чтобы она не уходила, не бросала меня в темноте. Но, вместо крика, изо рта вывалился на грудь длинный, острый, трепещущий язык. Я поднял руки к лицу. На липком, гладком овале была только клыкастая пасть. И плавающие, как листья в луже, фрагменты холодного, фарфорового лица.

Я всё-таки встал. Сначала, совершенно раздавленный, опустошённый случившимся, я думал остаться здесь, в темноте. С убитыми детьми и их убийцами. Заснуть в хороводе потерянных душ и дождаться, пока Баута, или хоть кто-нибудь, прервёт моё противоестественное существование. Но у безумия было своё мнение. Ещё недавно укрощённое и послушное, оно, сначала робко, а потом всё более уверенно поползло по телу, распирая его, выкручивая кости, заставляя мышцы пульсировать, вздуваться под кожей. А у меня уже не было сил, чтобы сдерживать это. Последним, будто издеваясь, оно поразило восприятие. Мысли стали тяжёлыми, тягучими. На эмоции будто набросили тяжёлое, колючее ватное одеяло, затолкав их куда-то глубоко. Я чувствовал, как поселившееся внутри чудовище срастается со мной тысячей нервов, сосудов и жил. Проникает в сердцевину костей, пока мы, наконец, не стали одним целым. Хотя, может, я уже был таким, просто не осознавал.

Рука конвульсивно дёрнулась и опёрлась ладонью о залитый кровью пол, вздёргивая вверх потяжелевшее тело. Я наблюдал за рваными, изломанными движениями своей новой оболочки, как посторонний зритель, но все ещё чувствовал. Лёгкую щекотку, когда встало на место сместившееся бедро, жар сворачивающейся крови на ладонях. Её сладость на облизавшем когти языке.

– СКУЧНО. – я говорил, не узнавая голоса. Топнул ногой, заставив тёплые, красные капли разлететься веером. Раз, другой, третий, и вот я уже отплясываю дёрганую джигу, как марионетка в дешёвом кукольном театре. Потусторонний шелест и порыв горького, пахнущего полынью ветра рвались в стороны, заставив цепи раскачиваться и панически звенеть. Яков, всё так же пялящийся в пустоту, дёрнул ступнёй. Потом ногой. Тела вокруг тоже начали шевелиться. Через несколько секунд они выкручивали конечности, размазывая кровавые лужи. Подвешенные позвякивали цепями, а куча тел у стен напоминала огромный муравейник. Я смеялся, а они танцевали. И даже, когда остановился, эти насекомые продолжали дёргаться. Так было намного смешнее.

Отсмеявшись и взмахом когтей заставив их успокоиться, я принюхался. В воздухе висел ЕЁ запах. С трудом, будто проплывая сквозь патоку, я вспомнил. Мне нужна она. И Ключ. Точно, Ключ… С лёгким сожалением посмотрев на танцоров, ведь ещё так много весёлого можно было придумать, я, кутаясь в темноту, направился к выходу. Я слышал их, там, наверху. Крики и смех. И, то ли смеясь, то ли крича от ужаса, пошел наверх.

Глупый человек пытался бежать, снова заставив меня рассмеяться. Он, в панике завывая, выбежал в коридор, из стен которого проступали мясистые, наполненные светящейся чёрно-зелёной жижей, сосуды. На мгновение замер, оглядывая распахнутые двери комнат, обитатели которых бежали ранее, до сих пор оглашая коридоры воплями. Несколько Теней, причитая и жалуясь, двинулись к нему, перекрывая выход. Человек отшатнулся вбок, опёрся о стену, вскрикнул, когда под его ладонью открыл каменные веки влажный, слезящийся глаз. Шагнул назад и ткнулся лопатками прямо мне в грудь. Замер. Я смаковал дрожь, пронизавшую несчастного до самых костей. Понимание, что его маленький, защищённый мир рухнул, открыв дорогу всему, что он отвергал и чего боялся. Знание, что он обречён, и животное желание жить не желающего мириться с этим знанием тела. Деликатес.