Инсайт - [10]

Окончательно открыв глаза, Кот понял, что не слышно привычной суеты Своры, готовящейся ко сну. На секунду он ужаснулся, что остался один, совсем один, и скоро ужас с улицы заберёт его к себе и сделает из него Тень, ещё одну воющую Тень, о которой никто не заботится. Но в зале вдруг раздался неприятный, глухой, с отдышкой голос. Кот с облегченьем узнал Хряка.

«Точно, у него можно спросить где Лиса, да». Эта мысль подстегнула его, потому, что напряжение от приближения Звона становилось практически невыносимым, пересиливая даже страх. Внутри дрожали готовые рваться струны, но он знал, что этого нельзя допустить. Их осталось мало, тех, что ещё пели.. Осторожно, боясь лишний раз вздохнуть, он пополз к выходу, на служивший маяком грозный речитатив.

Свет от общего костра ослепил привыкшие к мраку комнаты глаза. Кот зажмурился, но в картине, отпечатавшейся на внутренней стороне век, было что-то странное. Свора, обычно разбивавшаяся по залу на маленькие группы, почти в полном составе скучковалась возле огня. Не было только младших, ну да их, наверное, уже увели. Перед толпой стоял, с вечной цепочкой в ладони, Хряк, рядом с ним (Кот испытал мгновенное облегчение), высоко подняв подбородок, замерла Лисичка. Хряк говорил, а плюгавенькая фигурка, стоящая между ним и толпой, съёживалась с каждым словом.

–…роявлял преступную халатность! Жестоко обращался с младшими, бл**ь! Угрожал им, а ведь все клялись беречь их больше себя самих! Воровство! Я терпел! Но что ты сделал с нашим товарищем, бл**ь? Он немного не в себе, после того случая, да, но такое себе позволять?!…

Кот, наконец, смог приоткрыть глаза… И чуть не юркнул обратно, так как узнал в скорчившемся силуэте Терьера. Но вдруг понял, тем самым обострившимся внутренним чутьём, – тому сейчас тоже страшно. Возможно даже больше, чем самому Коту. Этот страх был ВКУСНЫМ: кешью, пепел и жжёный сахар. Кот решил остаться. Ему давно не было так… Хорошо.

–… который не раз спасал тебя, меня, многих, бл**ь, кто тут, бл**ь стоит! А ты его стеклом, бл**ь! Хотел бросить в катакомбах!!!

Терьер, было, дёрнулся, но Хряк взмахнул рукой, и удлинившаяся цепочка пронесла кулон-полумесяц перед самыми глазами коротышки, заставив его замереть:

– Нет! Хватит уже этого дерьма, бл**ь! Есть свидетели, которые всё слышали и рассказали мне! Я решил! Сейчас, перед Звоном, ты выйдешь за ворота и никогда не вернёшься! Ни в бл***кий Шпиль ни в Свору! Пошёл отсюда!

Одобрительный шёпоток возникал то тут, то там в толпе, через которую понуро двинулся Терьер. Он уже почти дошёл до дверей, когда Хряк окликнул его:

– Кстати, гнида, все лёжки в ближайших окрестностях мы разобрали. – Кот издалека заметил сладострастную, жуткую, нечеловеческую усмешку, искривившую жирный рот, открывшую начинающие чернеть зубы. – Так что приготовься очень-очень быстро, бл**ь, шевелить лапками, сучонок!

Кот замер. Даже в своём нынешнем состоянии он понимал, что это – стопроцентный смертный (а то и хуже) приговор. Понял это и Терьер. Он на мгновение замер, потрясённый, потом повернулся обратно, к Хряку и Лисе:

– Н-но… Там же… Я же… Дайте хоть ветоши, прошу, прошуууу! – Он опустился на колени и, подвывая, пополз обратно. Кот испытывал крайнее удовлетворение, смешанное с брезгливой жалостью. И всё ярче чувствовал вкус чужих эмоций. Сладковатый страх Терьера. Маслянисто-сальную возбуждённость Хряка. Ментоловый холодок общего потрясения… Самой вкусной была Лиса: лёд потрясения, подгнившее яблоко глубоко спрятанной брезгливости. И странный, электрический привкус решимости. Ммммм…

Терьер, тем временем, сквозь брезгливо расступающуюся толпу, подполз к Хряку, умоляюще протягивая руки. Только чтобы получить увесистый пинок в лицо. Кот со своего места хорошо слышал влажный хруст, а к калейдоскопу вкусов добавилась медовая патока пролитой крови.

– А вот хер тебе, гнилой ублюдок! Хотя… – цепочка с кулоном скользнула сквозь пальцы-сосиски, чтобы повиснуть прямо перед размазывающим по морде слёзы и кровь, воющим Терьером. – Я могу сделать это быстрее. И безболезненней.

Терьер, Кот внезапно осознал, какой тот маленький и жалкий, как загипнотизированный, следил за раскачивающимся серебряным месяцем. Несколько секунд молчания, и Кот почувствовал в сегодняшнем эмоциональном пире новые нотки. Они были как запах жареного, сочного куска мяса для человека, голодавшего неделю. Вкус ненависти. И убийства.

– Т-тыыы… – прошипел коротышка, переведя взгляд гноящихся глаз на Лису (Кот почувствовал, как та вздрогнула – щепотка ванили), – Ты-ы-ы… Из-за тебя. Шлюха! Тварь! Сука!!!

Рука с коротенькими пальцами метнулась за пазуху и вынырнула оттуда со знакомым, иззубренным осколком стекла, на котором всё ещё оставалась кровь Кота. Быстро. Хряк нелепо всхрапнул и, оступившись, сел на задницу. Лиса продолжала стоять с высоко поднятой рыжей головкой (хотя вкус ванили стал очень сильным). Толпа качнулась вперёд, но слишком велико было расстояние. И тут, увидев несущийся к Лисе комок гнилой злобы с блестящим стеклянным жалом, Кот заорал…

Крик многократно отразился от высокого свода зала и обрушился в толпу. Воплощение страдания, ужаса, безысходности. Так могло бы выть только животное, пожираемое живьём. Даже Терьер споткнулся и замер на мгновение. Хряку этого хватило. Он взмахнул рукой.