Иностранный легион - [34]

Нижеизложенный источник — письмо русского легионера Майстренко, находящегося в легионных рядах и после осени 1915 г., - свидетельство того, что и в боевом отношении Французский иностранный легион к середине войны стал давать «осечки». Этот легионер добровольно остался воевать во Французском иностранном легионе, и документы фиксируют, что он продолжал воевать в его рядах и в 1918 г. «27 апреля 1916 г. Дорогая Лидия Александровна! Русские бабы говорят: «что-то скучно стало… спеть бы маленько!» Так и я, как только скучно станет-то — за перо и пишу своей «Ласточке», как я Вас называю, и станет веселее и светлее. Давно уже не писал Вам, целые две недели. И от Вас давно не получал ничего. Я сам не писал и никому больше не пишу, и стало уж больно скучно до такой степени, что все мысли и чувства иссякли… Когда-то уж мы либо в наступление пойдем, либо кончится все это? Не стоит, впрочем, говорить об этом, не хочу я своей скукой Вас заражать. Но моя скука — не глубокая, случайная, и малейшее движение воды ее сейчас же смоет, а вот как Вы, Ласточка моя, живете? Хотелось бы уже на свободе быть, ей-Богу, прийти к Вам в Париже, говорить, и сидеть, и слушать, как Вы говорить будете; а то и просто сидеть и молчать. Кажется мне это таким странным и отдаленным, что я вот хочу себе представить, как это сидят и разговаривают два человека, и не могу… Право! Т. к. не могу себе этого представить, и очень мне это странным кажется. Одичал. Был у нас с визитом генерал Сарайль, смотр нам делал. До этого у нас было несколько случаев дезертирства немцев и австрийцев, а 50 человек бежали из 1-й линии дальше. Произнес он речь такого содержания: «Бывают легионеры — хорошие солдаты, есть и плохие.[203] Я отдал зуавам приказ стрелять по Вас и велел убрать Вас, трусов, из батальона! Если есть между Вами такие, которые вспомнили, что они — немцы, пусть скажут! Но здесь они должны быть французами! Вас пошлют обратно на фронт. Надеюсь, что Вы покажете себя хорошими солдатами… Не то зуавы будут стрелять!» Забыл только бравый генерал, что хотя его речь относилась только к немцам, а им — несть числа, среди этих немцев были рассеяны и мы… Допустим, что эта острастка стрелять — не острастка только, что же тогда? Будут специальные пули, которые только по немцам бьют, или же нам, не немцам, особые знаки на лбах намалюют? Словом, доложу я Вам, служить во Французском легионе — только приятность одна и развлечение. Будем об этом! Уже давно мне хотелось, Лидия Александровна, что-нибудь послать Вам. Только что? Кольцо? Да кто его теперь только не носит! Тоже и ручку из патронов и прочие всякие такие измышления!»[204] Данное письмо — свидетельство того, что и после 1915 г. в Иностранном Легионе служили русские легионеры. «Милостивая государыня Крестовская! Докладываю Вам, что я — человек российский, небогатого состояния, мастеровой, слесарь, работал в Америке перед войной 4 месяца, где с поворотом событий приехал во Францию. Хотел ехать в Россию, но не имел туда дороги и денег и остался во Франции и сейчас нахожусь во Французском легионе и, не имея никаких родственников во Франции, не получаю ни писем, ничего решительно, и мне очень скучно. Говорить по-французски я не могу и не слышу даже никаких новостей. Я пробыл 8 месяцев среди этого Легиона и не видел человека, который мог бы говорить по-русски, и в конце концов нашел товарища, который говорил по-польски, то я с ним разговаривал и немного развеселился, и он мне дал Ваш адрес, и я подумал себе: напишу письмо, может, получу какую-нибудь новость или газету на русском языке, почитаю от скуки и узнаю такие новости, потому что здесь ничего такого получить нельзя. Только видим лес и слышим выстрелы орудий, и падение пуль, и их разрывы, видим, как они разбрасывают землю вверх и вниз, и вправо и влево, во все стороны, а люди, что здесь находятся, все прячутся в земле в разных канавах и ямах и никогда не видят спокойной жизни. Днем и ночью — одно и то же. Только тогда увидим спокойствие, когда пойдем на отдых на 6 дней, а последнее время никого больше не видим, кроме своего дикого жилища. Мы, как лесные звери, понаделали в земле такие норы, в тех норах сделали себе лежаки и т. д. На эти «кровати» накладывается солома для сна, и спит человек, никогда не сбрасывая ни сапог, ни шинели, только все время одетый ходит. Зайдет в свою нору, там темно, ничего не видно, нет ни лампы, ни свечи, нечем осветить. Кто имеет деньги, тот покупает себе свечу. Эти наши норы сделаны над боевыми окопами. Когда идет дождь, тогда вода идет прямо в наш «дом», и делается мокро, и спать становится очень плохо, да нечего делать — сейчас война. С тем до свидания. Прошу Вашей милости, если найдется в Париже самоучитель русско-французский, то пришлите. 12 сентября 1916 г.»[205] Нижеизложенное письмо от 4 ноября 1915 г. бывшего легионера, переведенного во французский регулярный полк, для Л.И. Крестовской является ценным источником относительно судьбы бывших легионеров и сравнения условий быта Французского иностранного легиона и простых подразделений Франции, а также этот документ свидетельство того, как относились простые французы к русскому волонтерству. «Уважаемый товарищ, госпожа Крестовская! С большим удовольствием читал Ваше теплое письмо. Да, верно, сейчас на фронте у нас холодно. Особенно здесь, в местности, находящейся между горами. Дуют очень неприятные холодные ветры, и часто морозит. Просите меня о себе написать? Ничего путного не расскажешь… Мы — на отдыхе, а это самое томительное для нас время. Все учения. Представьте себе 45-летнего человека, добровольца, которого при том муштруют все время: «Шагом марш! Смирно! Обучение салютованию старшим!» — и прочие подобные «прелести», весьма необходимые для победы над немцами. Так и убивают всякую охоту к жизни. Где уж тут писать! Так что, пожалуйста, не взыщите! Много надо душевной силы и веры в необходимость сделанного шага, чтобы не пасть совсем духом. Печальный же памяти Легион достаточно забросал грязью наши чувства, и лучшие. А тут, если отношение к нам лично, как к иностранцам-добровольцам, самое лучшее, то обидная обстановка солдатчины все время наводит на самые грустные мысли. Я говорю, что отношение к нам самое лучшее. Это не совсем так. Правда, очень уважают, но… за дураков почитают. Я не раз слышал: «И зачем им был нужен такой экстрим? Как ты сюда попал?» Отвечаю: «Добровольно пошел!» Полнейшее недоумение, и отходит парень с жалостью к нашей беспримерной глупости. Это не анекдот, а сплошь да рядом публика так думает. Правда, с нами солдаты все молодые, но и старше которые, да и непосредственное начальство того же взгляда. И я часто слышал: «Чокнутые! Могли ведь остаться дома, в тиши и спокойствии, не подвергая себя опасности!» И это совершенно верно. Это не значит, что они плохие солдаты. Совсем нет. Во время последнего 4-дневного сражения любо было смотреть, с какой готовностью и решительностью все они шли вперед, часто на верную смерть. Но каждый в отдельности предпочел бы здесь не быть, не задаваясь никакими вопросами о том, что было бы или стало бы с Францией. Затем, уж очень всем хочется, чтобы все уже кончилось, все равно как. Конечно, хотелось бы, чтобы немец был побит и «наша раса победила», но чтобы это сделалось само собой. А если это сделаться не может, ну, все равно, только бы конец какой-нибудь. Я не приукрашиваю, не сгущаю краски, а просто все устали и отношение ко всему самое пассивное. Одно у всех горячее желание — конец бы… Третий день, как мы уже находимся после всего вышеописанного в траншеях и в условиях очень тяжелых. Только раз в сутки можно сообщаться с тылом, ночью, и то с трудом, т. к. артиллерийский огонь не умолкает ни на одну минуту. Мы почти окружены немцами. Питаемся консервами. Сегодня нам принесли немного белой вареной фасоли. Мучаемся от жажды, жары. Достали воды. Но сколько! Два литра на целую секцию, в которой 45 человек. Шли дожди. А этой ночью ударил мороз. Дрожим от холода. Ноги как в огне. Работаем по ночам. Темень — хоть глаз выколи. Падаем в ямы, выбитые снарядами. Набираем воды в башлыки. Покрываемся с ног до головы грязью. Все мокро и сыро. И нет ничего ужаснее мороза, когда все члены тела влажные. Три дня почтовое сообщение было совершенно прервано; вчера получил письмо с громадным опозданием. Получил вашу книгу «Записки Анны». Прочел с огромным вниманием, прочту еще раз. Очень оригинальна по сюжету и по форме. А Сергеев-Ценский мне не нравится, не люблю я его «манерничания». Пишите, пишите чаще»