Иностранные известия о восстании Степана Разина - [10]

в Москву он был вместе с Блументростом на аудиенции у Алексея Михайловича. Старательно исполнявший свои обязанности по школе[37] и при церкви (во время отъездов Грегори к гарнизону,[38] располагавшемуся в Смоленске, Марций стал иногда заменять пастора, так что имел случай упражняться в искусстве проповеди), имевший к тому же прекрасную музыкальную подготовку, которая выделяла его еще в Мюльгаузене и Штеттине, Марций вполне завоевал расположение генерала Николая Баумана, у которого он и столовался.[39] На будущее Марцию прочили место пастора в Москве. Когда трехлетний срок службы истек, возникли трудности с выездом: выехать удалось только в 1672 г. Тяжелобольной,[40] он отправился с каким-то купеческим судном через Архангельск и, пережив ряд злоключений на море, добрался в сентябре 1672 г. до Гамбурга. К началу декабря 1672 г.[41] он был в Мюльгаузене. С 1673 по 1675 г. Марций учится в Виттенберге, где через год после разинской диспутации[42] получает звание магистра. В дальнейшем он продолжает учиться: в Мейсене слушает Пфейффера, а в Дрездене — Карпцова, у которого получает ординацию, перед тем как отправиться с саксонцами под Вену в качестве армейского проповедника (1683 г.). После этого похода Марций возвращается в родные места: сначала он пастор церкви св. Георгия и Мартина, а с 1696 г. — пастор при церкви св. Николая и Петра, каковым и остается до конца своей жизни. Женат он был на Марте Катарине Эйльмар — дочери мюльгаузенского архидиакона магистра Георга Готфрида Эйльмара;[43] имел трех дочерей. Умер после тяжелой болезни в 1702 г., на 55-м году жизни.

Располагая этими сведениями, мы без труда можем представить себе важнейшие обстоятельства пребывания Марция в Москве и его окружение. Обстановка этих лет особенно известна благодаря так называемому делу генерала Баумана.[44] Для Баумана, Грегори, Блументроста, от которых более всего зависела судьба Марция (как и Рингубера), это было трудное время. У Баумана совершенно были испорчены отношения с частью офицерства; многие чуть ли не отказывались ему подчиняться; кроме того, он долго не мог получить разрешение на выезд и жалованье за несколько лет службы. Слободские враги Грегори обвинили его перед русскими властями в непочтительном отношении к России[45] и русскому царю. Обвиняли его и в недобросовестном использовании средств, собранных им в Германии, так что он едва не потерял расположение великодушного Эрнста.[46] На Блументроста, который приехал занять должность лейб-медика по особому приглашению Алексея Михайловича, пало по наговорам его же соотечественников подозрение в недостаточном знании латыни; мысль эта была столь мучительна, что «архиятер» в течение нескольких лет не имел возможности приступить к делам. Решительная перемена в положении всей группы произошла после постановки «Артаксерксова действа», но это случилось уже после отъезда Марция.

Конечно, кроме Баумана, Марцию были знакомы и многие другие офицеры. Что касается пасторов, то, кроме Грегори и враждебного ему Фокеродта (родом тоже из Мюльгаузена), он должен был знать и более или менее нейтрального Фадемрехта, и симпатизировавшего партии Баумана — Грегори пастора реформатской общины, московского старожила Иоганна Гравинкеля. Последнего он упоминает в своем сочинении с почтительностью; контекст дает основание полагать, что им случалось вести содержательные беседы касательно московских дел. Дружной общины реформатов держались шотландцы Гордон и Менезий — в поле зрения Марция могли находиться и они. Итак, пасторы и их помощники при школе, офицеры в довольно высоких чинах, врачи, имевшие доступ ко двору, дьяки из Посольского приказа, с которыми непременно приходилось сталкиваться иностранцу, наконец, родители и родные тех, кто обучался при его школе, — вот люди, с которыми в течение трех лет имел постоянное общение Марций.[47] От них он мог узнавать немало сверх того, что случалось ему наблюдать. Нам неизвестно, однако, как рано созрел у него план писать о русской истории и о Разине в особенности,[48] так же как неизвестно, возвращался ли он к этим занятиям после виттенбергской диспутации. Характерно, что, имея основательную филологическую подготовку (кроме знания латыни, которое он показывает в своем сочинении, от него как ученика мюльгаузенской и штеттинской гимназий можно ожидать также близкого знакомства с греческим и древнееврейским языками), он, по-видимому, не взялся серьезно за изучение русского языка: несколько приведенных им русских слов вряд ли опровергают это предположение.

Для того чтобы правильно оценить ту часть сочинения, которая посвящена собственно Разину, нужно выяснить еще многое, в том числе вопрос о соотношении сочинения Марция и «Сообщения…».[49] Впрочем, как бы ни оказался решен этот вопрос, Марций безусловно заслуживает внимания[50] как один из образованных иностранцев, знакомивших Европу с настоящим и прошлым России.

СТЕНКО РАЗИНЪ ДОНСКИ КОЗАКЪ ИЗМЕННИК. ID EST STEPHANUS RAZIN DONICUS COSACUS PERDUELLIS. PUBLICAE DISQUISITIONI EXHIBITUS PRAESIDE CONRADO SAMUELE SCHURTZFLEISCH, RESPONDENTE JOHANNE JUSTO MARTIO, MULHUSA-THURINGO, D. XXIX QUINTIL. ANNO MDCLXXIV