Иностранец в Смутное время - [9]

Ругая шофера за то, что другие персонажи только что проигранного на сцене спектакля исчезли («Еб твою мать, Василий Иванович, да что ж ты смотрел…») тотчас извиняясь («Извини, Василий Иванович…»), чтобы опять изругать его за то, что он не знает дороги («Да еб же ж твою мать, Василий Иванович, ты же не первый раз туда едешь…»), советский феодал вел себя, как ведут себя американские и французские феодалы. Индиану всегда притягивали такие типы, энергичные и не устающие от возни с людьми, вечно командующие няньками, бабками, телохранителями, шоферами и сотрудниками, женами и детьми. Сам Индиана мог кричать и общаться с людьми не менее энергично, чем Соленов, но обыкновенно скоро уставал от толпы и нуждался в большой порции одиночества. «Не забудь, что дорога там перекрыта, Василий Иваныч…»

Сидя на ближайшем к шоферу сидении, Индиана догадался вдруг, что мимо проплывают знакомые стены и башни. «Новодевичий?!» — вскричал он к шоферу. «Ну да… Узнали?» «Я жил тут рядом, Василий Иванович, на Погодинской». Быстро побежал рядом с мини-автобусом заснеженный бульвар, забранный в невысокие решетки. По ту сторону бульвара жила когда-то чужая жена-девочка (он успел увидеть меж черными деревьями призрак многоквартирного дома), и была у нее собака — большой белый пудель и старый муж. Старому мужу было, о ужас, столько же лет, сколько Индиане сейчас. Потом девочка была некоторое время женой Индианы… Арифметика воспоминаний смутила Индиану, и весь остальной путь он молчал, погруженный в мысли о времени. О том, что город этот населен помимо живых людей еще и толпами призраков.

Дорогу перерезала ограда. Вышел мрачный тип в кожаном пальто, с красной повязкой на рукаве, каждая рука как бревно. Соленов, оторвавшись от актрисы, высунулся в приоткрытую шофером дверь. «СОЛЕНОВ! Узнаешь?» Бревнорукий узнал, отвел створку ворот, и мини-автобус помчался по еще более заснеженной и густо поросшей елями территории спортивного комплекса «Лужники».

В вестибюле ресторана находилось четверо мусоров в сапогах и шинелях и с пистолетами. Эти милиционеры не потребовали у прибывших автографов, но во все глаза глядели на вопиюще иностранную, не по-советски худую актрису. Отдавая свой жиденький бушлат в гардеробную, красивому мужчине средних лет, Индиана засомневался в себе, подумал, что облик матроса, лишившегося благосклонности океана, был выбран им возможно ошибочно. Следовало остричь череп не на 2/3, но весь — а ля «скинхэд» и одеться в маскировочные брюки, высокие ботинки и куртку парашютиста. Возможно, на него было бы обращено больше агрессивного внимания, но он выглядел бы суровее. Матрос, лишившийся благосклонности океана, может вызвать у них мягкие ассоциации с матросом Пазолини, в том случае, если они читали Пазолини, разумеется… В конце концов Индиана оправдал свою матросскость, ибо целью ее было замаскироваться и не выделяться на улицах, оставаясь однако Индианой. Соленов уже прилегал на груди нескольких мужчин, оказавшихся в вестибюле. Представил мужчинам актрису и Индиану. Зная, что у него мускулиста, в мозолях от перекладины (проделав дыры в шкафу квартирной хозяйки и в стене, Индиана установил перекладину), ладонь, Индиана с удовольствием тряс их крепкие ладони. Актриса, Соленов и последним Индиана, вошли наконец в зал «Олимпа» и оказались… в русском ресторане в Бруклине.

Ближе к двери, на худших местах сидели бандиты помоложе. Они с нескрываемой завистью проводили глазами проход САМОГО ПАХАНА СОЛЕНОВА с друзьями и женщинами. Им предстояло еще множество лет быстро бегать, высоко прыгать и выполнять черную работу дробления носов и челюстей и исчезновения трупов, прежде чем они смогут передвинуться к центру зала. СОЛЕНОВА С ДРУЗЬЯМИ провели к эстраде, где уже сидели за длинным, уставленным закусками и цветами столом, десяток приглашенных, добравшихся в «Олимп» индивидуально. Американский певец Токарев с молоденькой дочерью еврейского народа («его советская любовь», — прошептал Пахан Индиане), среди других. В Париже газеты писали о нехватке продуктов питания в советской Империи, но как в подпольном парижском ресторане времен немецкой оккупации, стол СОЛЕНОВА в «Олимпе» нес на себе отменную пока еще лишь закуску: вялено-перченое азиатское мясо бастурма, холодная свинина, заливные по-еврейски карпы, или сомы, или налимы. Разумеется, была икра. И множество кавказской зелени в чашах.

Пахан заговаривал актрису по другую сторону стола. Скромно примостившийся на углу стола шофер Василий Иванович разливал боссу водку. И вежливо налил Индиане. Соленов захотел пожать руку Индианы и сделал это через стол. Выпил с Индианой. «За твой приезд на Родину!» Стал рассказывать актрисе, как он познакомился с Индианой в Париже на парти у американца по имени Джим Хайнц. «Джим Хайнц, Викуля, он знает всех! Он хорошо знал Джона Леннона!» Тотально счастливый Соленов любил своих друзей и весь мир. Соленов парил в мире, как хотел, то переворачивался на живот, то просто лежал себе, не двигая руками и ногами, лежал в мире и не падал. Ему было очень хорошо, потому что он неведомо как научился уже очень давно левитировать и левитировал теперь по желанию, когда ему было угодно. Лет сорок назад был он круглоголовым и робким молодым человеком с еврейской фамилией, тяжелым и неумеющим левитировать. Но того еврейского молодого человека ему пришлось спрятать, затоптать, загнать внутрь брюха, дабы существовал ХОЗЯИН СОЛЕНОВ, БОЛЬШОЙ БОСС СОЛЕНОВ, ПАХАН СОЛЕНОВ. Молодому автору «Дзержинки 32», книги во славу чекистов, ему позвонил в шестидесятых годах еще сам Андропов, дабы поздравить с книгой. С тех пор он написал несколько десятков и продал 30 миллионов. В семидесятые годы он брал интервью у Отто Скорцени, несколько месяцев тому назад у директора ФБР. Час назад он сидел за столом на сцене, рядом с главным «мусором» Союза, предоставляя ему слово, и он же только что обнимался в вестибюле с типами, на которых у главного мусора наверняка заведены толстые досье на каждого. Время от времени красноватые глазки на круглом черепе вспыхивали восторгом. Это тот молодой человек — сын папы Наума, старого большевика, заместителя Троцкого, сын «врага народа», вдруг выглядывал в мир (Пахан позволял ему время от времени выглядывать) и ошалевал от восторга. С какими людьми сижу, и следовательно сам я какой! Нескромный Индиана проницательно понимал, что сын Наума в восторге и от знакомства с ним тоже, с таинственным Индианой, проведшим множество лет в сомнительных приключениях в странах Запада, с Индианой, — автором смелых книг и мужем красивых и талантливых женщин. И Индиана честно платил Пахану тем же: Соленов вызывал в нем любопытство и уважение. Еще в Париже несколько засранцев и трусов, узнав, что его