Иностранец - [21]

Я просто подошел и встал перед ними. Они не знали что делать, рассчитывали на что-то другое (что?), потом тот, что старший — решил ситуацию исправлять и для начала представиться.

— Майор Савич. Иосиф Савич. Криминальная полиция.

— Полковник Панин. Александр Панин. В отставке.

Савич сверлил меня взглядом и ничего не говорил. Я кивнул

— Отойдем?

Мы отошли в тень — тут, рядом с забором росло какое-то дерево с раскидистой кроной, через нее — пробивался солнечный свет. В пыли — купались воробьи, и было уже жарко.

— Представлять нас не представляли… официально. Поэтому я так понимаю, вы сами решили… представиться.

…

— Чтобы вы понимали, я не ваши ошибки ищу — продолжил я

— Речь не об этом. Вы работаете на Никича?

…

— Он и ко мне подходил. Я велел ему убираться.

— Я тоже. Но он упрямый.

Савич снова долго молчал, изучал меня взглядом, потом сказал

— Если вы ищете с кем бы расправиться, я вас посажу. Его — не факт что сумею, но вас — посажу. За бандитизм.

— Я не бандит. Я офицер полиции

— Точно?

Я разозлился

— Я никому и ничего доказывать не обязан. Знаете, уже надоказывался. Если я что-то или кого-то найду — сдам полиции.

Савич снова смотрел на меня, пытаясь понять, можно ли мне доверять. Потом — сплюнул в пыль, достал типичную для сербов сигарету

— Будете?

— Не курю.

Савич закурил

— Дело читали?

— Этим утром.

— Что думаете?

— Что там нет протокола вскрытия.

Савич невесело усмехнулся

— Плохо, не правда ли?

— Плохо.

— Читали?

— В копии. Да, читал

— Вы понимаете, что об этом надо молчать?

Понимаю.

Савич растоптал недокуренную сигарету, взял новую. Но передумал, и сунул обратно в помятую пачку

— Из этой шлюхи малолетней — сказал он — газеты уже лепят народную героиню. Символ Сербии, твою же мать. Чистый, незапятнанный. Если все это дерьмо попадет в газеты, люди выйдут на улицы сносить власть.

— Можно лишить людей еды, но нельзя лишить мечты?

Савич невесело посмотрел на меня

— Точно. Уже были массовые беспорядки. Остановили их с трудом. Люди на пределе. Набережная Дуная, эти все плавучие дискотеки — это место, где можно снять кого угодно дешевле всего в Европе. Круглогодичный бордель. Все прекрасно это знают, все прекрасно знают, куда ходят их дочери и зачем они туда ходят — но молчат и делают вид. Но если народ публично ткнуть в это носом, он пойдет крушить основы и подрывать устои. Потому что терять ему уже давно нечего кроме гордости своей.

— Какая ваша рабочая версия?

Савич посмотрел на меня

— А ваша?

— Футбол.

Савич явно этого не ожидал.

— Какой футбол? Почему?

— За неимением лучшей — пока. Если бы это было спонтанное преступление, совершенное каким-нибудь малолеткой — ее нашли бы в Дунае, а не в канаве под Нишем. Никакого другого мотива кроме футбола я не усматриваю. Ее парень, Лазарь Михалич. Он стоит сейчас минимум пять миллионов евро, а еще несколько месяцев назад не стоил ничего. Это может быть ему предупреждением. Или наказанием.

Савич покачал головой и все же решил закурить

— Зря вы в это лезете — осуждающе сказал он

— Почему?

— Основания так думать у вас какие? Никаких.

— Какая-то же версия должна быть. Пять миллионов евро — солидное основание

— Дело не в этом. Этот город делится на болельщиков Звезды и болельщиков Партизана. Полезете в футбол — огребете по полной.

…

— Там всякие люди крутятся. Могут быть и проблемы.

— Хорошо, а ваша рабочая версия?

— Шиптари.

— И какие основания у вас так думать?

Савич пожал плечами

— За неимением лучшей…

Я понял, что Савич дело сливает. Не понял только — почему.

…

Профессор Биляна Скрибич сильно не походила на типичного судмедэксперта, как мы его себе представляем, средних лет дядьку, пропахшего спиртом, смертью и с мрачным, неуместным юмором. Ей было лет шестьдесят, она приняла нас в своем кабинете. Кабинет уютный, шкафы с множеством папок. На стене фотографии. Предложила нам кофе из кофейника. В кабинете кофе и пахло, лекарствами не пахло совсем.

Лука предъявил удостоверение, а я письмо за подписью министра. Профессор явно ждала наших вопросов.

— Аня Никич? Да, помню.

…

Она проследила за моим взглядом, он упирался в фотографию, где профессор была в военной форме в окружении военных.

— В девяностые я была военным хирургом — сказала она — лечила солдат. Раненых.

— Почему же сейчас не лечите?

Профессор не ответила, но я догадался. Только лучше я не буду озвучивать свою догадку

— Вы помните это дело? Протокол вскрытия, который вы составили — засекретили, его в деле нет.

Профессор только молча усмехнулась

— Вы одна проводили вскрытие?

— Да одна.

— Почему?

— Меня попросили.

Понятно…

— Я читал протокол, но уточню на всякий случай основные детали. Причина смерти?

— Скручивающий перелом шеи. Справа налево. Смерть наступила практически мгновенно.

То есть, из машины она не выпала.

— Время смерти?

— Ночь на одиннадцатое апреля. Первая половина ночи.

…

— Есть так же след удара, он мог привести к легкому сотрясению мозга, но смерть вызвать не мог. Других повреждений нет. Повреждений половых органов, характерных для изнасилования — так же нет, то есть можно предполагать, что во все связи — она вступила добровольно.

О-хре-неть. То есть ее даже не насиловали, получается.