Иномирье. Otherworld - [30]

– Я в полном сознании и знаю, что случилось, – настаиваю я. – Кэт говорила! Кричала, если быть точным.

Доктор Ито качает головой.

– Это невозможно, – говорит она. – Ее мозг слишком сильно поврежден.

Я показываю щиток Мартину и адресую ему следующий вопрос:

– Она увидела здесь что-то, что напугало ее до чертиков. Что это было?

Он качает головой, болтая спутанными волосами из стороны в сторону.

– В Белом Городе сплошные бабочки и кролики. Там нет ничего такого, что могло бы вызвать страх у девочки возраста Кэтрин.

– Тогда почему, черт побери, она кричала?

Я делаю шаг вперед по направлению к инженеру, и ладонь одного из охранников упирается мне в грудь.

– А ну-ка спокойно, – приказывает он.

– Все в порядке, – говорит Мартин (я не уверен, адресовано это охраннику или мне). – В Белом Городе побывали сотни людей. Насколько мне известно, ни один из них пока не просыпался с воплем.

– Насколько вам известно? Вы что, не ведете записей? Что это за тестирование вообще?

– Прошу прощения, я… – начинает Мартин.

– Боюсь, весь этот разговор не имеет смысла, – прерывает его доктор Ито. Ее голос звучит по-новому: она больше не играет в вежливость. – Кэтрин не может ни разговаривать, ни шевелиться, мистер Итон. Не могла сегодня вечером, и, скорее всего, не сможет в будущем. Тебе необходимо смириться с мыслью, что на это очень мало шансов.

– Я вам не верю, – говорю я, словно заупрямившийся ребенок.

Доктору Ито явно наплевать на то, верю я ей или нет.

– Я занимаюсь нервными заболеваниями больше двадцати лет, – говорит она. – Если ты сомневаешься в моей компетентности, это лишь еще раз доказывает, что ты потерял связь с реальностью. Я буду советовать родителям Кэтрин поскорее перевести ее в лечебное учреждение для хронических больных; здесь мы сделали для нее все, что могли.

Я чувствую, как по моим предплечьям бегут мурашки.

– То самое отделение, куда отослали двух других ребят, пострадавших на фабрике? Брайана и Уэста? Я слышал, у них тоже «синдром запертого человека», это правда?

Мартин бросает взгляд на доктора Ито, которая, как я замечаю, старательно смотрит в другую сторону. Либо я действительно совсем спятил, либо здесь происходит что-то поистине странное.

– Как я уже говорила, я не вправе обсуждать с тобой моих пациентов.

– Ничего страшного, – отзываюсь я. Мое терпение опять подошло к концу. – В любом случае я не собираюсь больше разговаривать. Игра окончена.

Я бросаю щиток на пол и с хрустом давлю его каблуком. Затем наклоняюсь к Кэт и бережно приподнимаю ее голову, нащупывая диск. Этой хреновины там больше не будет, нравится им это или нет.

– Остановите его! – командует доктор Ито. – Он подвергает опасности моего пациента!

В мгновение ока двое охранников оказываются рядом со мной.

– Нет-нет, никакой опасности, – слышу я голос Мартина. – Все в порядке, диск просто отлипнет от кожи. Потом его можно будет так же легко прикрепить обратно. Совершенно не обязательно применять силу!

Мои руки вытаскивают из-под затылка Кэт и умело заворачивают за спину, так что я перегибаюсь в пояснице и оказываюсь прижатым головой к ее коленям.

– Эй! Что вы делаете? – кричит Мартин. – Вы уверены, что это необходимо?

Я ощущаю резкий укол в левую ягодицу и больше не чувствую ничего.

Погружение

Я просыпаюсь в больничной палате. Над моей койкой стоят медсестра и охранник; часы на экране телевизора показывают 11: 41. Светит солнце, а значит, это может быть только полдень среды. Что, в свою очередь, означает, что я был в отключке почти одиннадцать часов.

В руках у медсестры полиэтиленовый мешок, наполненный моими немногочисленными пожитками.

– Нам пришлось ввести тебе успокоительное. А теперь тебе пора отправляться домой, – сообщает она. Видно, что ей не терпится выставить меня за дверь. – В случае неподчинения мы будем вынуждены вызвать полицию.

Как хорошо, что у меня в заднем кармане есть документ, подписанный Линдой. Я сажусь на постели, вытаскиваю его, разворачиваю и показываю медсестре.

– Мать Кэт предпочитает, чтобы я оставался с ней, – сипло произношу я пересохшим горлом.

Медсестра даже не смотрит на бумагу.

– Женщина, подписавшая этот документ, больше не является официальным опекуном своей дочери. Все попечительские обязанности над Кэтрин Фоули перешли к ее отчиму, Уэйну Гибсону.

Мать твою так и разэтак! Я пытаюсь встать, но с первого раза мне не удается – я все еще нетвердо стою на ногах после введенного мне успокоительного.

– Мне нужно с ним поговорить, – произношу я.

– Валяй!

Обернувшись, я вижу Уэйна Гибсона, сидящего в углу палаты. По его лицу расплывается победоносная ухмылка.

– Что происходит? Что вы сделали с Линдой? – выпаливаю я.

– Что я сделал с Линдой? – переспрашивает он изумленным тоном, поднимаясь с места. – Моя жена по собственной воле отправилась на излечение в психиатрическое учреждение. Это произошло вчера. Болезнь нашей дочери тяжело сказалась на ней, и она боится, что может причинить себе вред.

Если это и правда, видно, что это не особенно его беспокоит. Я жалею, что у меня под рукой нет скальпеля. Могу поручиться, что если вскрыть этого говноеда, внутри не обнаружится ничего, кроме пружинок и рычагов. Ни у одного человеческого существа не может быть настолько безупречной позы – и настолько холодного сердца.